Ангелофилия
Шрифт:
Но наследники лжедемократов первой волны впереди всех. Они живее всех живых, их соплей не перешибешь, непробиваемы в своей аморальности. Вот они-то и ссылаются на агнцев: «Да посмотрите вы, слепцы! Они, эти святоши, в нашей команде!» А вы говорите? Да такой человечище никогда бы не промолчал, если б рядом воровали казенные деньги. И мы, собственно, им все равно не верим и говорим: «Вот хороший, добрый человек. Всю жизнь копейки не взял, берег честь смолоду, и его используют втемную и нас всех также».
Им плюнь в глаза –
Нас зомбируют. Первоначальное накопление капитала! Дичайшая стадия капитализма! Без нее никак. Невозможно не брать и не воровать! Подавляющее число состояний наживаются преступным путем! Смиритесь! По-другому – никак. И мы верим, потому что на себе пробовали по-честному – не получилось. Не дали! Единственное, что нам кажется, что таким образом любые более или менее агрессивные силы могут снова все отнять. И отнимут. Моральной прокладки то у всего этого добра, нет! Одни разговоры. Вот помянете, у кого то есть планы, только дайте срок.
Новые силы! Где их взять? Новые силы со старыми генами! Так называемое, грабь награбленное. А у наших нынешних чинуш, как и у тех, из тридцатых годов, любимое слово – комиссия! Как они обожают вызывать на комиссию!
ЧК! Особенно, если кто-то поможет из-за бугра. Да зачем, своими силами справимся! И все равно, есть толк в выступлениях Д.Б. или еще кого-то честного и умного, хотя иногда кажется что демагогия. Есть Дима! Спасибо, Дима! Но не так рьяно! И ничего мы не сможем: страна-то огромная, расстояния бескрайние. Без поддержки спецслужб как не крути никак.
И они, эти самые службы, пользуются. Хорошо хоть вид делают, что с народом считаются, а ведь чуть раньше не считались: и на кол посадят, и в подземелье сгноят, и пожизненное дадут, и в психушке у Роланда лоботамией успокоят, и стройками века, если надо, уморят и честное имя запятнают. Не зря свой хлеб едят. А нам нужны атомизированные граждане – и я за них. Но где ж их взять? Их маловато будет, в основном стадо.
Привыкшие к несвободе, люди уже не хотят бесплатно слышать о свободе и при случае обвиняют любого освободителя, в первую очередь, в ненависти к русскому народу, не понимая, что я и ты, и он, будь он хоть эскимосом, и есть русский народ. Оттого только он и великий, что вбирает, а не прогоняет.
Уж больно много нас, хотя все меньше, чтоб просто так заметно пройти. А пока нефть с газом есть – русским быть выгодно. Те, кто остались на полях сражений, – невосполнимая утрата. Они не зная того бились за их газ и нефть. Они мои, любимые братья и сестры. А остался в окружении не плохих, не хороших, не обычных или необычных, а просто других, людей. Они более осторожные и, наверно, справедливо считают свою жизнь высшей ценностью и что отдать ее за кого-то – это величайшее заблуждение и глупость, а тем более поделится с ближним.
Потомки тех, кто отдал жизнь за Родину, видят, что жертва их отцов и матерей не оценена.
Культ личности – это приятно. А голубую кровь еще заново растить надо. Одно знаю: портреты президента уже давно много больше почтовой марки. Интересно после окончания правления стыдно за пафос не будет?
И это одна из многих примет времени. Хочется смеяться, вспоминая, как говорили Мюнхгаузену: «Присоединяйтесь, присоединяйтесь, присоединяйтесь». А он не захотел, и пришлось лететь на Луну. Ему-то хоть предлагали, а вот нам нет. И не жалею?! Уверен! А вдруг предложат! Что будешь делать!? Полетишь на Луну?
21
Должник
– Две тысячи голосов я бы собрал. Что ты! В двух таких больших общежитиях пару тысяч найдется! – хвалился Иван по телефону, притом, что за язык его никто не тянул.
– Тогда я зайду? –
– Заходи. Адрес знаешь?
– Нет.
– Тогда слушай.
Когда пришел, Иван смутился такой оперативности. Пришлось уйти и прийти через два дня. У дверей встретили блуждающие глаза его жены, в которых особо явно пропечаталась усталость. В руках у меня папка с бланками приблизительно на две тысячи голосов.
– Куда столько? Дай хотя бы листов десять – удивленно произнес Иван.
По его виду стало ясно, что и десять листов для него много и даже одного листа за глаза и на прежние слова не стоит надеяться!
Так и вышло. Зашел еще через три дня и не получил ни одной подписи, да и бланки куда-то запропастились. С сожалением посмотрел на Ивана и его, словно закостенелую, жену и, попрощавшись, без лишних слов пошел. Он шел сзади.
У двери Иван фальшиво, совсем так же, как говорил о двух тысячах подписей, произнес, словно надеясь увидеть подтверждение правильности своих стремлений: «Надоело это общежитие. Хочу квартиру купить! Только вот зачем она мне здесь! Заколебали холод и слякоть, да и не молод я. Пора и домой, в Краснодар собираться». Заявление прозвучало еще бессильнее, чем даже обещание собрать данные, и еще сильнее высветило обреченность Ивана.
«Удачи, выздоравливай!» – произнес я, поняв, что на энтузиазме сегодня далеко не уедешь. И, придется в крупных масштабах подделывать подписи членов партии. Так, как самих членов, еще не ведающих, что они члены, в виде распечатки на пяти листах подогнал еще один старый знакомый.
Работники одного из предприятий города со всеми паспортными данными, прописками, телефонами, но без подписей. Они не знали, что станут членами партии. Что же, и я не знал, но так получилось. Успокаивало то, что это им ничем не грозило, да и мне, собственно, тоже, так как напрямую не было связано с извлечением прибыли.