Ангелофилия
Шрифт:
А сейчас такой же, как все, почти не отказывающийся от любого, пусть и тантрического, а тем более из-за такой ерунды, что кто-то кого-то целовал или еще что, до меня. Сейчас только бы и сказал «слава Богу, что это у вас было» иначе бы не обратил на вас никакого внимания. Вы искушены! Сейчас, почти как и раньше но только с трудом, интересуюсь, кто передо мной, просто хочется красоты и тепла, а не спешки и сумбура, а тем более ревностной тьмы когда смотрю на нее в упор и не вижу.
Теперь устраивает активная участница и даже жертва секс революции. Перебесившаяся! Ой, ли! Песни, нефть, новости, оскары, глобусы, члены сообществ и дуры с жвачкой во рту, перебивающие сигаретку. Искушение всегда велико, но уже не перебарывает опыта. И это
Тогда я искал приключений на свою голову и в итоге находил. Сказать, что плохо искал, нельзя. Получал по полной, до кровавых слюней и мочи Искал, как мог, – агрессивно или вяло, в зависимости от настроения; мог собираться часами, репетировать сутками трехминутную речь, обращенную к понравившейся девушке, даме. Дама – это громко сказано! И не мне судить, насколько. А кому? Сейчас удивляюсь! Казалось бы как же все происходит. Находил быстро и в том же темпе терял. Ну, никак они не держались, несовместимость энергий это покруче слов или характеров, а может и их составляющая.
Пестрые эскизы покоренных вершин сменялись грубыми мазками капитуляций, отступлений и разочарований. Кто то с пренебрежением скажет мазня, а я думаю творчество. А то, что не уговаривая и не хватая за подол, боясь раньше времени жениться, изначально искал там, где ничего и не мог найти, ибо в данной местности преобладал совсем не мой тип женщины. Это, да, издержки взросления, но откуда ж тогда было знать, вот и растраивался зря на себя и своим неудачам.
По ходу это все равно, что амурского тигра скрестить с индийским, вроде ничего особенного, а разница есть. Малодушно, делал вид, что увлекся, и потом когда уже безразлично зевал в ее присутствии, презирал себя за это. Не знаю, как для других, а для меня это был важнейший период и выбор, потому что намеревался прожить с этим человеком всю жизнь от А до Я. И это ль не безумная идея, владевшая мной и, кажется, продолжающая владеть. Поэтому боялся промахнуться – ведь я же не Робин Гуд, а кто боится, тот и промахивается. И промахивался. Вдохновляясь не от тех. А так и бывает. Кому мы нравимся, нам не нравятся и наоборот. Глупо как то.
И глючило от того, что все девчонки шли не сами по себе, а со своим набором, состоящим из мамы, папы, дедушки, бабушки. Которые на тот момент, имелись и у меня, но были, так сказать, не лучшего качества и вряд ли могли устроить девушку из хорошей семьи.
Часто представлял, что их коллективный прокурор будет моим пожизненным обвинителем, а, как мне казалось, своими родственниками, в отличие от девичьих, я никогда бы не прикрылся.
Дорожил свободой. А чем дорожишь, то часто и теряешь.
Девчонки – это другое дело: за ними другой пригляд и с них другой спрос. А то и дело, что сейчас вообще никакого спроса и пригляда нет – делай, что хочешь, только по-умному. Дым в мозгу ни к чему. Пиво там глотать посреди улицы. Залеты тоже! От залетов безотцовщины рождаются.
Жить надо красиво и легко, а не тяжело, в сомнениях вдруг не совпадут экстерьер и все такое. Ходи сюда! Это уже не любовь, ибо когда любишь, о таком не думаешь – оно само на места встает. А если думаешь, то, значит, не любишь. Какое уж тут счастье? Все время думать, что она думает о твоих сексуальных способностях! Это действительно надо чтоб шандарахнуло взрывной волной, оглоушило звуком, с ног сбило, порывом дождя окатило пятиметровой волной, нахлынуло в мозг нейрономи, и влетело в грудь соколом, на глубину гигантских кальмаров, до раскачивания Останкинской башни и непроизвольной задержки дыхания дайвинга и, повинуясь одурманенному мозгу, пришибло в космическом масштабе; чтоб даже уползти не мог, если начнется; так, чтобы уже запредельно раздербанило разрывным в башку. Чтоб маяться, одним словом, до смерти и не жалеть!
Любоваться ее миниатюрной
Грешен, похотливый дурень – хотел увидеть девственную, первозданную красоту, но не увидел, не нашел. И не просил что то вроде: «Ну скажи что-нибудь! Расскажи о себе! Не молчи!» И она говорила: «Не понимаю, как ты меня полюбил: я же совсем не та, за кого ты меня принимаешь. В душе я не она!
Знаешь, раньше, в детстве и юности, у меня был жуткий комплекс неполноценности: считала себя некрасивой, страдала по этому поводу, раскрашивала гуашью щеки.» А, коварный искуситель, успокаивал: «Да ты красавица! Красотища! Какие комплексы? Ты супер-пупер!» – «Вот видишь, только стоит захотеть и ты получишь свою долю ложных комплиментов, и сделаешь что то за гранью разумного» – «Да нет же, никакой лжи! Ты изыскана, чистоплотна, добра и справедлива. У тебя яркие, чувственные губы, одухотворенные глаза, благородная осанка, бритые подмышки, ровные ноги, холеная кожа, белые зубы, широкие бедра, осиная талия; ты следишь за собой, не храпишь, твоя гигиена бесспорна и безукоризненна, от тебя пахнет свежим утром; ты переливаешься радугой и дурманишь свежестью, твоя кожа гладкая, как у дворянки, которой с младенчества накладывали глину, замешанную на отцовском семени». И она иронично шептала: «Хорошо, хорошо, продолжай, умничка. Твоя лесть пробирает до костей, а, ну-у-у, ну. Это я сейчас понимаю, что некрасивых женщин не бывает, – и про себя: – А бывает мало водки!» И он ее не утешал, а реально восхвалял и возносил, утверждая, что ее компанейский нрав и страшной силы обаяние закроют глаза кому угодно и на что угодно.
Когда ее видел еще долгое время, старательно делал вид, что ничего не видел и не слышал, муслякал слова, переспрашивал по несколько раз, то не находя вздох, то выдох, жестикулировал как глухой, но до заикания не дошло;
«А? Что? А?» – претворялся, что не случилось, что ослеп ненадолго, или вообще не ослеп, а наоборот прозрел и еще больше зряч и все также заряжен на поиск, но на самом деле уже знал, что нашел и боялся спугнуть, осознавая, что едва ли, раз столкнувшись с ней, остался прежним. Сознание изменилось в мгновение! И сразу стал совсем не тем светлым ребенком которым был, да собственно каким там светом, скорее озабоченным прыщавым юнцом, мужчиной.
Невинность ушла немного раньше ее прихода! А при виде ее робость пропала, но с отсутствием очень быстро возвращалась, и прикоснувшись теплой рукой, она с еще большей силой обхватив шею, брала на удушающий. Я был побежден.
Увидев ее, понял, что нашел то что искал! Много времени проводил, высвобождаясь из невидимых объятий ее сине- красных артерий, исключительно с целью осуществления элементарных функции, чтоб получать хоть какие знания. Тем более, что был студентом техникума и напряженно постигал иероглифы радиоэлектроники, которые проваливались в мозг, как в бездонные колодцы, бесследно растворяясь волшебством эльфов. В то время как надо было зарабатывать хорошие оценки, и сдавать зачеты, я, с лукавой усмешкой занимался не чем иным как поиском вдохновения.
Странный врач, похожий на сумасшедшего, объяснил мне, что я болен Ангелофилией. Что это? О чем вы, док? Я не маньяк! И не сплю. А всего лишь влюблен. Один из симптомов – неадекватное восприятие действительности и миражи, все больше заменяющие реальность. Реальность? О чем вы? Какая реальность? Нет никакой реальности! Вообще! Что же это тогда!? Это любовь и смерть, а между ними страх и больше ничего! Ничего!
В результате вылавливал из сознания ее миражи и оставлял запертыми в комнате с закрытыми форточками. Для окружающих же она оставалась невидима!