Ангелотворец
Шрифт:
Зеленые поля со стадами коров и овец; пустые церквушки и пабы с закрытыми ставнями; широкие дороги; поезд проносится мимо них и исчезает, оставляя за собой вонь раскаленного металла и черный угольный дым.
Мимо складов и школ, магазинов, ресторанов и заправок, вперед, вперед – в Лондон! Кирпичные дома трясутся, стаканы падают с полок. Воют сигнализации, лопаются стекла. Пустая кровать Полли Крейдл в подвале ее дома слетает с кронштейнов и с грохотом падает на пол.
Во мраке ночи хаоса «Ада Лавлейс» несется, подобно копью, прямо к Шэрроу-хаусу.
Дорогу титану!
Территорию вокруг крепости Сим Сим Цяня патрулируют рескианцы. Среди них есть машины и люди, но они почти ничем не отличаются друг от друга. Хладноокие фрагменты Опиумного Хана с одинаковыми матерчатыми лицами ходят и дышат, однако воли у них не больше, чем у акул. Они едят, сражаются, спят, и так по кругу. Они служат. Они – части целого.
И сейчас все они что-то слышат. Чувствуют стопами, ощущают в наэлектризованном воздухе. Что-то большое, нет, громадное.
У подножия крепости они собираются вместе и ждут. Они не ведают страха. Они лишены чувства собственного «я», их сознание – коллективное. Каждый смутно ощущает свою неполноту и неполноценность, свой долг перед эталоном. Они передвигаются, как рой. Они – сплав ужасов, бесконечных часов жизни Сим Сим Цяня, расцвеченный узором из пыток и смерти, богословия, ненависти и гнева.
Тревога нарастает. Звук становится либо громче, либо намного, намного ближе. Земля дрожит. Из Шэрроу-хауса выливается еще одна кипучая толпа рескианцев. Хотя каждым из них движет лишь частичка разума Сим Сим Цяня, один-единственный срез его сознания, всех их объединяет непомерная прародителева кровожадность.
И тут, ровно в назначенный час, Госпожа Тош бурливо выражает свое недовольство: крепостной ров взлетает на воздух.
Зеленая вода белеет и поднимается к небу. Она кипит, рассыпается пузырями и поднимается все выше, выше, как гриб, а потом обрушивается вниз водяными глыбами. Отдельных рескианцев, мертвых или сломанных, прибивает к земле. Безобразные рыбы с острыми треугольными зубами, оглушенные и наполовину выпотрошенные, дождем сыплются с неба. На миг весь мир превращается в туман и пену. Затем напор спадает, гейзер исчезает, а оставшаяся вода уходит в канализацию.
Рой рескианцев тупо смотрит на пустой ров. Неожиданный поворот. Неожиданности – это плохо. Очень плохо. Впрочем, сражаться не с кем, поэтому они просто смотрят на взорванный ров и дальше, в направлении звука, и ждут.
До столкновения остается двадцать секунд. Джо Спорк, вцепившись в ручку управления обеими руками, видит, как впереди растет, приближаясь, стена Шэрроу-хауса, и сознает, что впервые в своей взрослой жизни не пытается уйти от открытого противостояния. Еще один удар сердца – пол-удара – и поезд врежется в крепостную стену. Последнее испытание на прочность. Мастерство рескианцев – прежних рескианцев Теда Шольта, а не этих тварей, – против незыблемых законов физики. Путеочиститель либо выдержит, либо нет. Если гигантский паровой котел в голове поезда не переживет столкновения и рванет, взрыв будет мощнейший – впрочем, человеку, стоящему прямо над ним, будет абсолютно неважно, какой он мощности. Любой взрыв убьет его моментально.
В груди Джо бурлит золотой котел радостного волнения – словно он принял на грудь стаканчик виски. Он улыбается Полли Крейдл и видит такую же улыбку, полную предвкушения и восторга.
О да!
Стена уже закрывает собой небо и, кажется, выгибается, готовясь объять «Лавлейс»…
Удар.
И громовая тишина.
Миг – мельчайшая из доступных человеческому восприятию доля секунды, – абсолютной неподвижности.
Джо швыряет на ограничительные ремни; ему кажется, что вот сейчас его точно разнесет вдребезги. Он видит землю, потом небо. Поезд опрокинется, затем взорвется. Выжить невозможно. Почему-то он не испытывает никаких сожалений – или просто не успевает их испытать.
Однако создатель «Лавлейс» знал, что строит: не просто передвижную шифровальную станцию или лабораторию, но боевую машину, способную противостоять чудовищным нагрузкам и ударам войны. Поезд не может ехать без машиниста, следовательно, машиниста нужно обезопасить.
«Лавлейс» пробивает стену, рассыпая цемент, битый кирпич и камни. Вагоны слипаются, входя друг в дружку, и их суммарная кинетическая энергия устремляется вдоль центральной оси поезда, проходя по нему огромной волной. Чугун прочный и толстый, сила удара равномерно распределяется по внутренней системе взаимосвязанных буферов и упоров, как и жар, и оглушительный грохот. Клепки выскакивают из стен, деревянные панели трескаются. Двигатель визжит. Огромный паровой котел всхлипывает и стонет.
Но выдерживает.
Разумеется, выдерживает. Для этого он и создавался.
Прямо как я.
Поезд еще не остановился, а Джо уже срывается с места. Он вылетает из кабины машиниста на пылающую траву, чувствуя, что эти первые секунды имеют значение: первый бой может определить исход всей войны. Тому, кто сейчас дрогнет, придется заново отвоевывать преимущество, теряя темп. Джо, осклабившись, припадает к земле. Какая-то тень бросается к нему, кивая и перетекая с места на место. В следующий миг ей в грудь врезается железная труба; тварь отлетает, и Джо издает свирепый победный клич. Это за Эди! И за Теда! Еще один за Билли и Джойс, за Тесс и всех, кому не повезло попасться вам под руку! И за меня! О да. За меня. Он бредет сквозь туман, оскалив зубы и раздавая удары направо и налево. Когда он чувствует, что рескианцев становится слишком много, он шагает обратно к разбитому поезду и облакам дыма, пахнущего горелой резиной. Железные руки и мечи следуют за ним.
А потом он исчезает, бесшумно ступая по траве большими ногами.
Вместо него из «Лавлейс» навстречу рескианцам выскакивает небольшая, но очень бравая армия Психопата Джо: сборище воров и бандитов, которым в кои-то веки выпал шанс совершить подвиг; боксеры на пенсии и телохранители, киллеры и профессиональные мордовороты, все как один взбудоражены и предвкушают бой, и не абы какой, а праведный. Искупительный. За их спинами стоят верхолазы и медвежатники, задача которых – обеспечить Джо беспрепятственный доступ ко всем помещениям, а в самом конце – Братство Бодрствующих: дюжина скорбных лиц и широких от ношения гробов плеч. Отставные вояки, которым Багаж достался дорогой ценой. Не просто армия – отряд разрушителей.
Двигатель воет и рокочет. Огонь в недрах поезда еще горит, пар все еще копится. Выйти ему некуда: отдушины перекрыты, искореженные клапаны заело. Один за другим выбивает предохранители, но умелая рука тут же бережно возвращает их на место.
В тумане Полли Крейдл слышит, как ее любимый хохочет в лицо врага. Вот мелькнула тень пальто и шляпы: он манит их, увлекая за собой. Она прислушивается к шагам его танца, к ритмам его юмора.
Только бы он успел. Только бы не забыл про план, увлекшись этим представлением.