Ангелы на роликах, или Принцип древесного листа

Глава 1.

Антверпен

Хью Барбер мог бы сказать: «Этих женщин сам черт не разберет» или «Как ее понять, если она сама себя не понимает», но беда была в том, что он очень хорошо осознавал происходящее. Шел медленный сдвиг тектонических плит, материки смещались в мировом океане, отдаляясь друг от друга. Хью Барбер – детектив небольшого агентства, Юджина Майер – наследница пивной «Империи Майеров». Эти двое совершенно случайно встретились, но вполне закономерно отдалялись друг от друга. Неизбежность разрыва чувствовал каждый, не желая признаться в его причинах. Сначала влюбленные виделись часто, но уже через полгода Хью стал замечать, что их встречи становятся все более редкими и короткими. А Юю выглядела всё более задумчивой и скрытной.

Впрочем, она и раньше такой была. О свадьбе уже не заводили разговора ни Хью, ни его невеста.

Однажды Борис Казарин, глубокомысленно изрек, глядя на влюблённую парочку, дувшуюся друг на друга после очередной недомолвки—размолвки: «В одну телегу впрячь не можно вола и трепетную лань». Хью не знал, кого процитировал Казарин, но грустно покивал вослед цитате.

И вот теперь, Хью Барбер бесцельно сидел в своем офисе, он старался приучать себя к мысли о том, что его расставание с возлюбленной неизбежно. Должен ли он был поговорить с Юю об этом? Барбер ее любил, и не находил ни слов, ни сил начать разговора. В таких тягостных раздумьях его застал шеф Свен Свенсон, по обыкновению без стука зашедший в кабинет Барбера.

– К тебе пришла посетительница, – сказал он игривым голосом, – очень красивая посетительница. А тебе бы не помешало купить новый костюм, да и галстук сменить. Для презентабельности. А то у нас посетители бывают! Хоть и редко, – засмеялся своей шутке Свенсон. У него было такое обыкновение – шутить над плачевным состоянием финансов детективного агентства.

Следом за Свеном Свенсоном вошла дама. Сказать о ней «красивая женщина» – всё равно, что не сказать ничего. Хью Барбер сразу узнал Кристин Белли, ведь такие женщины запоминаются надолго. Свен беззастенчиво рассматривал клиентку агентства. От его взгляда не ускользнуло, что она стройна, энергична и очень хороша собой. Алый брючный костюм выгодно оттенял белизну ее кожи и светлые волосы. Кристин выглядела очень моложаво, свежо, словно ей было не сорок лет, и за ее плечами не было трудных времен становления в бизнесе. Она вошла в кабинет, приветливо кивнула Хью и после приглашения сесть устроилась в кресле напротив. Свен Свеносн откланялся и с сожалением покинул кабинет, хотя ему было очень интересно узнать, зачем пришла эта красотка и откуда она знает Хью. Шеф утешал себя мыслью о том, что все равно вытянет эту информацию от своего подчиненного.

– Добрый день, госпожа Белли, – Хью попытался продемонстрировать всю свою приветливость, на какую был способен, учитывая депрессию.

– Добрый день, господин Барбер. Вот уж не думала, что мы снова встретимся, – мелодичным смехом ответила ему Белли. – Но когда мне понадобилась помощь детектива, я сразу вспомнила о вас. Ведь это вы нашли Якоба Майера, хотя этот сукин сын и ловко спрятался.

Хью Барбер вежливо улыбнулся, а Кристин продолжила.

– У меня весьма необычная просьба, даже не знаю, с чего начать. Много лет назад, когда я открывала свою картинную галерею, мои дела шли неважно. Конечно, помощь Якоба Майера, была неоценимой, но мне, признаюсь, не хватало деловой сметки и мастерства. – Кристин поправила волосы и вздохнула, вспоминая прошлые события. – Одной из первых моих творческих находок был Густав Аммон. Галерея сделала его выставку в 1976 году, но он не хотел продавать картин. Выставка шла с нарастающим успехом, и я даже продлила ее срок, но ни одной картины Густав продавать не собирался, и даже перестал общаться с моим агентом, грозя забрать картины с выставки. Это было странное, нетипичное поведение. И вот, перед самым окончанием выставки Густав внезапно принимает решение о продаже одной из картин. Это была картина «Зимние узоры», она пользовалась особенным успехом на выставке. Эту картину приобрел некий Лаубе то ли немец, то ли швейцарец. Я несколько раз с ним встречалась, и он произвел на меня чрезвычайно неприятное впечатление.

Хью вежливо покашлял. Рассказ был достаточно пространный и детективу было не понятно, для чего излагаются все эти подробности.

– Я вижу, что вы проявляете нетерпение, – Кристин продемонстрировала самую обворожительную улыбку. – Но, поверьте, всё это очень важно. Я как раз подхожу к цели своего визита. Лаубе купил картину, минуя аукцион, как—то договорившись с художником. Я была обескуражена, так как наделась перекупить «Зимние узоры»,

я даже была согласна выплатить приличное отступное. Но этот Лаубе как в воду канул. И картина тоже. Она никогда не выставлялась, никогда попадала в каталоги или торги. Это просто преступно – обладать таким сокровищем, и любоваться им в одиночку. Я искала Лаубе повсюду, но безуспешно. А Густав Аммон не хотел ни с кем общаться.

– Теперь вы хотите, чтобы спустя столько лет я нашел Анри Лаубе? – спросил, понимающе кивнув, Барбер.

– О, нет, вы не достаточно догадливы. Лаубе я нашла! Теперь я хочу, чтобы вы нашли картину, – Кристин Белли протянула вырезку из газеты. Хью углубился в чтение.

Из газетной заметки следовало, что недавно в Альпах были обнаружены останки мужчины, погибшего тринадцать лет назад. Они два года оставались неопознанными, пока полиция случайно не нашла его семью. В январе 1977 года швейцарец Анри Лаубе отдыхал на горнолыжном курорте близ Рамзау. 16 января чтобы отпраздновать свой тридцать пятый день рождения, мужчина в одиночку отправился покататься на лыжах. Больше его никто не видел. И вот полиция спустя много лет нашла на одном из склонов человеческие останки, а с ними – одну лыжную палку, часы, очки и клочок рубашки с вышитыми инициалами. По оценкам судмедэкспертов, останки принадлежали мужчине лет 30 ростом около 175 см. Однако определить личность погибшего не удавалось довольно долго. Его племянница Марлена Бернаскони, услышав по радио об этой истории, вспомнила, что у нее много лет назад пропал дядя. В интервью журналисту газеты Марлена сказала, что уже свыклась с мыслью о том, что не найдет бедного дядюшку. Как решили эксперты, мужчина погиб во время снежной бури, когда катался на лыжах. Родство с Бернаскони сомнений также не вызвало». Далее следовала прижизненная фотография Анри. На крупном и четком снимке был изображен лысеющий, крепкий, с виду довольный собой мужчина. Также Кристин протянула четкую цветную фотографию «Зимних узоров» и ее каталожное описание. По виду это была абстрактная мазня. Хью хмыкнул.

– Я пыталась связаться с племянницей Лаубе – Марленой, но она отказывается общаться со мной, и тем более говорить о каких—то картинах, – продолжила Кристин, Она сказала, что о пристрастии ее покойного дяди к живописи ничего не известно, и в его скромной квартире не было найдено картин, кроме одного дешевого портрета в такой же дешевой раме.

– Задача не из легких, – задумчиво протянул Барбер. – Может, проще попросить этого вашего Густава Аммона написать копию картины ?

– О, нет, это исключено, Густав Аммон скончался в прошлом году, а раньше он отказывался от любых встреч и контактов, – покачала головой Кристин Белли.

– Хорошо, я возьмусь за это дело, – с сомнением в голосе сказал Хью, – но прошу вас еще кое—что рассказать мне. Например, о других владельцах картин Густава Аммона.

– Многие картины Аммона продавались с аукционов. Но вот что интересно! После продаж они исчезали бесследно в хранилищах их владельцев. Нигде не перепродавались, нигде не выставлялись. Возможно, кое—что продавалось впоследствии из рук в руки, но об этом мы точно ничего не узнаем.

– А с ценителями творчества этого Аммона вы пытались связаться? Может, они кто—то из них купил и «Зимние узоры»?

– Я пыталась вести переговоры с двумя покупателями. Это видные люди: Микаэль Вандербилт – политик, наверняка вы слышали о нем Второй – Филипп Хаак, актер и телеведущий, – пояснила Кристин, а Хью кивнул. Эти имена были на слуху, – Все они отказались встречаться со мной. А ведь только Микаель Вандербилт приобрел пятнадцать картин! Филипп Хаак также купил несколько. Я анализировала не все аукционы, а наиболее нашумевшие. Как видите, я тоже в чем—то сыщик. Они вполне могли купить картину, но отрицали это в телефонном разговоре.

– Что же вы еще установили? – спросил Хью Барбер,

– Я узнала, что всего удалось продать около пятидесяти картин Аммона. Как правило, они расходились по одной в разные руки. Не принимая во внимания упомянутых коллекционеров. Также три картины приобрел Современный музей Берлина.

– Каков разброс цен? – поинтересовался Хью.

– О, вопрос интересный, – засмеялась Кристин. – берлинские музейщики отдали за каждую картину что—то около пятидесяти тысяч марок, а Филипп Хаак платил за картины от пятисот тысяч долларов до миллиона.