Ангелы тьмы
Шрифт:
— И все же в конце концов вы обратились против него и замахнулись уничтожить все, что до этого строили, проливая кровь.
Голос Борея наполнился грустью, а не гневом.
— Не мы предали первыми! — запротестовал Астелян.
— И на Тарсисе? — Борей низко наклонился и прошептал прямо в ухо Астеляна: — Как все это соотносится с порабощенным тобою миром? Великий крестовый поход был десять тысяч лет назад.
— Заявляя так, ты доказываешь свое невежество, — ответил Астелян, глядя прямо в глаза капеллана. — Великий крестовый поход — это не событие, это состояние души. Крестовый поход никогда не заканчивается, победа не будет полной, пока хоть один живой чужак угрожает нашим мирам, пока раздоры продолжают зреть в самом сердце Империума.
— И поэтому ты продолжал сражаться на Тарсисе? — Голос, чуть громче шепота, прозвучал из темноты, когда Борей шагнул назад и исчез из поля зрения Астеляна.
— Да, я так и сделал, сплотил тех, кто меня поддержал! — гордо воскликнул Астелян. — Именно тогда я получил аудиенцию у имперского правителя Дэкса. Он слышал о моих победах во имя Императора и был вне себя от радости.
— И поэтому твое эго оказалось польщенным, твой грех гордыни вырос.
Навязчивый шепот Борея, казалось, звучал отовсюду, отражаясь от стен, будто говорила целая толпа обвинителей.
— Я никогда не стремился возвеличивать себя, но признаю, что был рад похвале, — сказал Астелян, который вертел головой, пытаясь поймать взглядом Борея. — Тебе этого не понять, ты не знаешь, каково это, быть оставленным и презираемым прежними союзниками. Я чувствовал себя потерянным, искал способ отыскать свое место, и на Тарсисе я его нашел.
— Но был еще долгий путь от прославленного воина к деспоту.
— Твои оскорбления заслуживают только презрения, они доказывают недостатки твоего характера и вопиющее невежество. — Астелян плюнул, устав от попыток капеллана дезориентировать его и запутать. — Хотя мы выиграли несколько сражений, многое еще предстояло сделать, чтобы добиться перевеса над мятежниками. Пусть я был самым великим воином на Тарсисе, даже я не смог бы в одиночку добиться победы.
— Какая это скромность — признать пределы своих возможностей.
— Если ты будешь слушать, а не отпускать жалкие издевки после каждого моего слова, то, может быть, что-нибудь поймешь, — медленно произнес Астелян, опустил голову на плиту и уставился в потолок. Он вернулся мыслями к собственным первым дням на Тарсисе. — Сам по себе, одними воинскими усилиями я не сумел бы выиграть войну. Но мои навыки, насколько мне известно, до сих пор оберегают Тарсис от ренегатов. Я передал собственное оружие техножрецам имперского правителя, чтобы они изучили его и создали военные заводы по производству превосходной военной техники. У меня было сто лучших солдат, прикомандированных ко мне в столице. Там я обучил их всему, что знал сам. Полгода я постоянно давил на них. Многие не выжили, и поначалу возникли сомнения. Имперский правитель доверял мне безоговорочно, но у его адъютантов мои методы вызывали беспокойство. Их претензии на значимость выглядели возмутительными — кто они такие, чиновники и священники, чтобы спорить по военным вопросам с командиром ордена Темных Ангелов? Я игнорировал их, и протесты умолкли, когда я впервые повел в бой свою элитную армию. Солдаты не стали космодесантниками — пятерка моих боевых братьев стоила шестидесяти таких воинов — но эти люди были лучше оснащены и опаснее любого противника, с которым мятежники сталкивались до сих пор. Мы штурмовали один из опорных пунктов в горах Сезенуан. Войска, лояльные Императору, пятьсот семнадцать дней осаждали эту крепость, а мы взяли ее всего за одну ночь.
— Да, я помню, как выглядели твои так называемые священные отряды, когда мы отвоевали Тарсис. Фанатичные, мужественные, достойные противники.
— Достойные, в самом деле! — согласился Астелян. — В первом священном отряде уцелел пятьдесят один человек, и я послал их в другие полки подготовить по сто бойцов на каждого. Выжившие после этого подготовили еще по сотне. По мере того как священные отряды росли, спрос на болтеры, боеприпасы, броню и другое оружие увеличивался, превышая возможности заводов. Имперский правитель последовал моим рекомендациям и построил еще больше заводов. Почему нельзя использовать для этого сельскохозяйственные угодья, если вражеская рука вцепилась тебе в горло?
На минуту в камере воцарилось молчание, после чего бестелесный голос Борея ответил:
— Возможно, чтобы прокормить тех, кого ты защищал? — предположил капеллан. — Когда мы освободили Тарсис от твоей тирании, он оказался пустошью. Построенные тобой и расползшиеся по планете города-заводы переполнились нищетой и преступностью. Именно это ты нес человечеству?
— Это было средством, не целью, — объяснил Астелян. — Не суди меня, я видел Империум, который вы защищаете. Миры-ульи, засыпанные слоем мертвого пепла, население в переполненных многокилометровых зданиях-шпилях. Люди час за часом работают, будто насекомые, выгребают из своих мертвых миров все ресурсы до последней горсти, чтобы обеспечить другие планеты металлической рудой, деталями машин, химикатами. И конечно, они дают оружие и воинов Императору.
— Как раз благодаря взаимозависимости Империум сохраняет целостность, — возразил Борей. — Планеты получают друг от друга пищу, машины или защиту.
— И в этом его слабость, потому что это хрупкая конструкция, — заявил Астелян, опять пытаясь приподняться, насколько получится, и сесть. Его наполняла возродившаяся энергия. — Корыстные командиры Империума конкурируют друг с другом, рискуя обороной доменов Императора ради достижения собственных целей. Даже самая защищенная система может пасть, если ее соседи завоеваны, а вода и пища исчезли. Хитросплетения интересов и взаимного страха больше не работают на породивший их великий идеал.
— И это тебя сильно удивило на Тарсисе?
— Нет, я воин, который придерживается правила «сказано — сделано», у меня инстинкты воина, — признался Астелян. — Хотя мы выигрывали битвы, это разрушало Тарсис. Да, заводы разрослись, и мы начали призывать граждан в армию, но это было необходимо для войны. Наша сила возрастала, но и враги наши становились хитрее. Они не искали открытого боя, а ранили нас из тайных убежищ, сеяли страх и неуверенность.
Из цитаделей в пустыне они наносили удары по нашим складам, бомбили наши фабрики и убивали наших людей. Где бы ни находились наши войска, их никогда не хватало, чтобы искоренить всех врагов, и победа уходила из рук, война поневоле заходила в тупик. Мы стремились отыскать и раздавить живую силу мятежников, они же скрывались в городах и атаковали заводы и казармы. Чем сильнее росла армия, тем больше требовалось пушек, складов провианта, рекрутских баз и транспортных колонн. А поскольку все это увеличивалось в размерах, нам требовалось еще больше войск для защиты.
— Твои собственные амбиции стали для тебя целью, твое желание править само себя разжигало.
Астелян проигнорировал заявление капеллана.
— Война затянулась на восемь лет, — продолжил он. — Армейские командиры находились в растерянности, имперский правитель проявлял апатию. Хотя мы убивали тысячи повстанцев каждый год, всегда находились глупые и заблудшие души, чтобы их заменить. Вера в то, за что мы боролись, оказалась утрачена, слава Императора потускнела в горестях сражений и выживания. Победы не было, и война сделалась самоцелью.
— И что же произошло дальше? Твой авторитет был абсолютным, когда мы отрешили тебе от власти.
— Ты сознательно искажаешь события, — проговорил Астелян со вздохом. — Мне надоело убивать людей. Я работал изо всех сил, чтобы пережить те трудные времена.
— Времена, которые ты сам и создал, — вполголоса заметил Борей.
Он находился теперь позади Астеляна, и тот почувствовал дыхание капеллана кожей головы.
— Разве ты не слушал меня? — Астелян рванулся, дав волю растущему раздражению. — Теперь ты должен понять, почему мы оказали сопротивление, когда были атакованы. Целое поколение тарсисцев умерло, чтобы их потомки могли занять свое место в видении Императора, люди не могли бездействовать, когда вы отняли эту возможность.