Англичанка

Силва Дэниел

Достигнув наконец Прибрежной равнины, они с Кьярой направились на север в сторону Галилеи, потом на восток — через цепочку арабских городков и деревень, — в Тивериаду. Медовая вилла Шамрона стояла в нескольких милях за пределами города, на обрыве с видом на озеро. Подниматься к ней приходилось по крутому склону. Встречать Габриеля и Кьяру вышла Джила; Шамрон стоял перед телевизором, прижав к уху трубку телефона. Подняв очки в уродливой металлической оправе на лоб, он массировал переносицу двумя пальцами. Если ему когда-нибудь поставят памятник, то запечатлеют его именно в такой позе.

— С кем он

разговаривает? — спросил Габриель.

— А сам как думаешь? — ответила Джила.

— С премьер-министром?

Джила кивнула.

— Ари считает, что надо отомстить. Премьер-министр не уверен.

Габриель вручил ей бутылку вина — красного, типа бордо, с холмов Жюден — и поцеловал хозяйку в щеку. Кожа у нее была гладкая, словно бархат, и пахла сиренью.

— Габриель, скажи ему, чтобы повесил трубку. Тебя он послушает.

— Да я лучше под палестинскую ракету подставлюсь.

Улыбнувшись, Джила проводила гостей на кухню. Столы ломились от изобилия аппетитного вида блюд. Должно быть, Джила весь день готовила. Габриель хотел было стянуть кусочек ее фирменного баклажана с марокканскими специями, однако Джила игриво шлепнула его по руке.

— Ты на кого столько приготовила? — спросил Габриель.

— Мы еще ждали Йонатана с семьей, но из-за обстрела он не смог выбраться из дому.

Йонатан — старший сын Шамрона — служил генералом в Армии обороны Израиля. Ходили слухи, будто он метит в начальники штаба.

— Скоро сядем за стол, — пообещала Джила. — Пойди посиди с ним немного. Он по тебе ужасно скучал.

— Меня не было-то всего две недели, Джила.

— В его возрасте две недели — срок долгий.

Габриель откупорил бутылку вина и, нацедив два бокала, пошел в соседнюю комнату. Шамрон уже повесил трубку и просто пялился в экран телевизора.

— Они выпустили еще залп, — произнес он. — Ракеты вот-вот упадут нам на головы.

— Ответ будет?

— Не сейчас. Однако если палестинцы продолжат в том же духе, то вынудят нас действовать. Вопрос в том, что предпримет Египет? Теперь, когда им правят «Братья-мусульмане»? Останется ли он в стороне, если мы атакуем «Хамас», который, по сути, есть крыло «Братьев-мусульман»? Сдержат ли их Кэмп-Дэвидские соглашения?

— Что говорит Узи?

— Пока Контора не в силах предсказать, как отреагирует египетский лидер, если мы двинем на сектор Газа. Собственно, поэтому премьер-министр не хочет ничего предпринимать, тогда как его народ бомбят.

Габриель взглянул на экран: ракеты начинали падать. Он выключил телевизор и вывел Шамрона на террасу. Здесь было теплее, чем в Иерусалиме, а мягкий ветерок с Голанских высот выводил узоры на серебристой поверхности озера. Шамрон присел на один из стульев из кованого железа, что стояли у балюстрады, и тут же закурил вонючую сигарету. Габриель протянул ему бокал и присел рядом.

— Сердцу не помогает, — произнес Шамрон, пригубив вино, — однако глупому старику выпить приятно. Напоминает о том, на что не хватало времени в молодости: вино, дети, отдых. — Помолчав, он добавил: — Жизнь.

— Время еще есть, Ари.

— Только не надо банальностей, мальчик. Время теперь мой враг.

— Тогда зачем тратить драгоценные минуты на политику?

— Политика и национальная безопасность — разные вещи.

— Национальная

безопасность — это всего лишь разновидность политики, Ари.

— А если бы тебе пришлось консультировать премьер-министра по поводу палестинской ракетной атаки?

— Пускай этим занимается Узи.

Шамрон помолчал, прежде чем сменить тему.

— Я с большим интересом следил за новостями из Лондона, — сказал он. — Кажется, твой друг Джонатан Ланкастер близок к победе.

— Он самый везучий политик на планете.

— Везение — штука полезная. Мне его никогда не хватало. Да и тебе, если уж на то пошло.

Габриель не ответил.

— Само собой, — продолжил Шамрон, — мы от души надеемся, что текущая обстановка сохранится и Ланкастера переизберут. Он станет самым просионистски настроенным политиком, после Артура Бальфура. [7]

7

Бальфур, Артур Джеймс (1848–1930) — британский государственный деятель, участвовал в создании еврейского государства на территории Палестины (декларация Бальфура 1917 года).

— Ах ты сволочь бессовестная.

— Кто-то должен заниматься грязными делами. — Шамрон пристально взглянул на Габриеля. — Не надо было тебя отпускать на поиски Мадлен.

— Ты получил то, чего и хотел, — ответил Габриель. — Считай, поставил Ланкастера на службу Конторе. Хуже него лидера не придумаешь: он скомпрометировал себя.

— Он сам виноват, мы ни при чем.

— Твоя правда, — согласился Габриель. — Однако за все заплатила Мадлен Хэрт.

— Постарайся забыть ее.

— Не могу. Я кое-что обещал вымогателям.

— Пригрозил убить их, если они причинят ей вред?

Габриель кивнул.

— Такие угрозы — что клятвы вечной любви в пылу страсти. Их легко дают и быстро забывают.

— Не мой случай.

Шамрон задумчиво погасил сигарету.

— Ты удивляешь меня, но не Узи. Он предвидел, что ты захочешь отомстить вымогателям, и свернул дело.

— Значит, обойдусь без его помощи.

— Будешь работать один, без наших ресурсов и поддержки.

Габриель не ответил.

— А если я запрещу тебе? Послушаешь меня?

— Да, абба. [8]

— Правда? — удивленно переспросил Шамрон.

Габриель кивнул в подтверждение.

— А если я разрешу охоту на этих людей, чтобы воздать им по заслугам? Что получу взамен?

— Ты везде ищешь выгоду?

— Да.

— Чего же ты хочешь?

— Сам знаешь, — сказал Шамрон и, помолчав, добавил: — Того же хочет премьер-министр.

Отпив еще вина, Шамрон закурил новую сигарету.

— Времена смутные, и ни одно действие не обходится без последствий, испытания становятся все сложней. В ближайшее время нам предстоит принять решения, которые определят: добьемся мы успеха или нет. Как можно упустить шанс повлиять на историю?

8

Папа (ивр.).