Англия и Уэльс. Прогулки по Британии
Шрифт:
Как много исторических событий разворачивалось на улицах древнего Йорка — немудрено, что город смотрит на мир уставшими, полузакрытыми глазами. Он помнит, как римские ликторы расчищали дорогу перед паланкином Адриана. Два цезаря закончили свои дни на улицах Йорка. Именно сюда в 210 году возвратился император Север после завершения очередной военной кампании: несчастный, страдающий ревматизмом хозяин мира, прячущий опухшие ноги под шелковым покрывалом. За носилками следовала толпа полководцев, в том числе и его собственный сын, который с нетерпением ждал смерти отца. Говорят, когда император — повредившийся в уме, но не сломленный духом — проезжал в городские ворота, сидевшие на них вороны закаркали, что было расценено как дурной знак. Тем не менее Северу удалось
Трубы трубили на улицах Йорка, легионеры гремели своими щитами, когда Константин Великий был объявлен императором. Как странно думать, что те же самые йоркширские овцы, которые сейчас пасутся на обочинах, обеспокоено поднимали головы при восторженных криках «Аве, Цезарь!», когда новый император облачился в пурпурную мантию и пошел навстречу своей судьбе.
Разноцветные облака плыли над Йорком…
В темной крипте собора скрывается источник. Собственно говоря, здание специально было построено над источником. Вначале здесь стояла обычная деревянная церковь, возведенная для того, чтобы на Пасху 627 года крестить в водах источника короля Нортумбрии Эдвина и его двор…
Солнце садилось и омывало западный фасад собора розовым светом. Несколько мгновений спустя тихие сумерки опустятся на улицы Йорка, и Питер Великий своим звоном сотрет еще одну страницу со скрижалей вечности.
Если человек любит какой-то город, время от времени ему в награду предоставляется возможность заглянуть в душу этого города.
Я стоял на Стоун-гейт и вел неспешную беседу с одним американцем, как и я, без памяти влюбленным в Йорк, когда на темной улице показалась пышная процессия. Она двигалась посредине мостовой в направлении от собора: первым шел начальник полиции Йорка — при полном параде, в высоких сапогах со шпорами; далее следовал секретарь городского совета в своем официальном одеянии; за ним шагал человек в отороченной мехом шапочке времен Ричарда II, перед собой он нес на вытянутых руках меч императора Сигизмунда — необходимую и весьма важную деталь всех торжественных выходов лорд-мэра Йорка. Его светлость шел следом в пурпурной мантии с темной меховой опушкой. За ним выступали парами олдермены в голубых одеждах, негромко переговариваясь на ходу. Завершала процессию — и это выглядело неожиданным в такой торжественной обстановке — длинная цепочка юных воспитанников сиротского дома, очень тихих и серьезных девочек и мальчиков.
— Ну, — прошептал мой собеседник, — вы что-нибудь понимаете в происходящем?
Действительно, неожиданное зрелище — городской совет во главе с лорд-мэром Йорка, торжественный вынос меча императора Сигизмунда, и все на фоне колонны маленьких бедных сироток! Я никак не мог прокомментировать подобное, поэтому обратился за объяснением к стоявшему неподалеку полицейскому.
— Так уж у нас заведено, — охотно откликнулся он. — Каждый год лорд-мэр и члены городского совета посещают церковную службу вместе с воспитанниками сиротского дома. Затем по окончании службы в ратуше проходит небольшой концерт и раздача призов детишкам. Вот и все.
— Скажите, офицер, — вступил в разговор мой приятель-американец, — а это как-то освещается в прессе? Какие-нибудь объявления для публики?
— Нет, сэр, никаких объявлений. Все происходит, как обычно…
— И что вы скажете? — повернулся ко мне американец. — Потрясающее зрелище! Сотни любопытных туристов заплатили бы любые деньги, чтобы увидеть это, а «все происходит, как обычно» — будто это самое обыденное дело. О боже! Вот что мне нравится в этих чертовых англичанах. У вас в Англии существует куча вещей, которые не требуют специального объявления… Простите, офицер, а как вы считаете: нам разрешат присутствовать на этой церемонии?
— На вашем месте я бы не спрашивал разрешения, просто вошел, и все.
Мы так и сделали: вошли в здание ратуши и, как выяснилось, оказались совершенно не подготовлеными к тому, что там увидели…
Йоркская ратуша является одним из самых живописных зданий в Англии. Ее деревянная крыша покоится на мощных дубовых колоннах, каждое из которых потянет на полновесное дерево. Сквозь витражные стекла проникает сумрачный свет, который отражается в отполированных до блеска стенах.
В дальнем конце зала располагался помост под пышным балдахином, на нем восседал лорд-мэр в своих пурпурных одеждах. Перед ним на столе лежали великий меч Сигиз-мунда и серебряный церемониальный жезл Йорка. Городские сановники разместились по обе стороны от лорд-мэра, а толпа серьезных, молчаливых сироток села напротив: девочки слева, мальчики справа. Косые лучи солнца падали сквозь высокое западное окно, расположенное за троном лорд-мэра, и образовывали цветное озерцо света на каменном полу. Мы с американцем застыли в дверях ратуши, захваченные врасплох великолепием этой сцены: фигуры серьезных чиновников в торжественных одеждах, блеск мечей и старинных пистолей на стенах и свежие, невинные лица детей. Маленькие девочки в серых казенных платьицах робко вышли на середину зала и начали танцевать в падающих лучах солнца.
Пианист наигрывал простенькую мелодию морриса. Юные воспитанницы — с их тоненькими детскими талиями, туго заплетенными косичками, изящными ножками в грубых черных чулках и заученными улыбками на губах — попарно вставали, кружились в танце (лишь тоненькие косички взлетают на поворотах), менялись местами, выделывали различные па и, раскрасневшись от волнения, удалялись на свои места.
Лорд-мэр сидел, опершись подбородком на руку, и серьезно наблюдал за происходящим действом поверх лежащего на столе жезла. Все вместе это составляло одну из самых прелестных картин, какую мне доводилось наблюдать в городах Англии.
Церемония продолжалась. Девочки танцевали — попарно или небольшими группками, а коротко стриженные мальчики-сироты громко аплодировали после каждого номера.
— Черт, во всем этом есть что-то такое, — прошептал американец, — что и словами-то не определить… Но пробирает до самого нутра.
— А лично мне приятно осознавать, — ответил я тоже шепотом, — что лорд-мэр одного из старейших и известнейших в мире городов может посвятить полдня бедным детям. Причем не швырнуть, как подачку, а именно посвятить — прийти вместе со своими помощниками и принести с собой важнейшие регалии города!
— Тут вы абсолютно правы, сэр… Но мне хотелось бы кое-что добавить. Я уже говорил вам, помните, что это одно из самых чудесных зрелищ, которое я мог только мечтать увидеть. И для меня это станет главным воспоминанием об Англии. Вы только взгляните на ту рыжеволосую крошку… как солнце играет у нее на волосах! Полагаю, они просто не смогли упрятать такую копну волос в косичку. Не девочка, а картинка!
Тем временем музыка смолкла. Последние танцорки закончили выступление и вернулись на свои места, уселись, расправляя казенные платьица на коленях, и приняли строгий и чопорный вид. В зал внесли стопку книг, лорд-мэр взял их в руки исполнялся для официальной речи. Он заявил, что город Йорк гордится своими воспитанниками и ждет от них великих дел в будущем. Они должны стать хорошими людьми. Ничто не сможет помешать осуществлению их планов. Обращаясь к мальчикам, он напомнил, что один из последних лорд-мэров сам был из числа сирот.
Дети, лишившиеся отцов и матерей, смотрели широко открытыми глазами и внимательно слушали отца города.
Затем началась раздача призов.
— Дженни Джонс, — объявил лорд-мэр, — приз за доброту к малышам! (Со стороны мальчиков раздались громкие аплодисменты).
Зардевшаяся Дженни поднялась со стула, получила свой приз >(сделала низкий реверанс в сторону меча и жезла города Йорка, затем вернулась, прижимая подаренную книгу к груди.
— Джон Робинс, приз за успехи в садоводстве!