Английский раб султана
Шрифт:
— Плохо. Но благодарю тебя за бдительность. Если этот человек среди моих трехсот сулахдаров, нетрудно будет опознать его, если согнать всех. После заседания дивана сделаем это, так что не уходи…
Далее на совете дивана ничего особо интересного для нашего рассказа не было, а потом был устроен обещанный султаном обыск среди сулахдаров — естественно, искомый человек не нашелся. Оставалось два вывода — либо он скрылся, либо вообще не принадлежал дворцовому ведомству. Справились у сулахдар-паши, тот начал выяснять, как среди его людей мог затесаться лазутчик; ничего не выяснил, кроме обнаружившейся пропажи одной формы. Вопрос тем самым разрешился. Тут же были подняты на ноги янычары,
17
Начинало вечереть. Роджер и Лео в изрядном подпитии, пошатываясь, продвигались к гавани. Джарвис, поглотив несравненно больше хмельного пития, был весел и порой даже, отцепляясь от Торнвилля, пытался лихо отплясать жигу, что, несмотря на большое вдохновение, выходило у него не очень. Казалось что вот-вот хмель повлечет его в сторону, свалится он в море, но, как пропитой гоголевский казак, не потонет, а продолжит лихо плясать на поверхности вод. Долго ли, коротко ли шли, то не важно; в итоге Лео привел штурмана к орденской каракке, где достопочтенные братья встретили его отменной руганью — по его милости им придется еще ночь стоять в константинопольском порту.
Однако пьяный Джарвис не испытывал ни малейших угрызений совести. Как всякий высокий профессионал своего дела, которому церковные скупердяи платили отнюдь не столько, сколько ему по справедливости было положено по его способностям и трудам, он обижался, и хоть, в силу характера, продолжал исправно делать свое дело, оставлял за собой святое право и покочевряжиться, и высказать все, что думает, в лицо тому, про кого он это самое думает. Так и здесь — проворчал, что трудящийся человек может иногда отдохнуть, и пошел в каюту отсыпаться. Торнвилля поблагодарили и предупредили на прощание, что пора уже зажигать факел или светильник, чтоб свободно передвигаться по сумеречному городу.
— Ничего, я успею добраться до места! — ответил тот и пошел пробираться к месту пребывания монахов и судейского.
Уже недалеко от места назначения, в пустынном переулке он различил неровно передвигавшуюся тень, словно полусогнутую. "Чем черт не шутит", — подумал рыцарь и достал кинжал — впрочем, тень не была похожа на готовившегося к черному делу грабителя; она особо не скрывалась, но передвигалась все хаотичнее, раз даже упала. "Пьяный, вот что! Не одни мы нынче с Роджером набрались… Что мне, и этого куда-то вести, словно мне делать больше нечего, кроме как пьяных по домам провожать?" Но это был не пьяный. Прислонившись к стене дома, тень застонала и осела на землю, а потом даже попыталась подняться, но безрезультатно. Торнвилль поспешил на помощь.
Завидя его приближение, мужчина-европеец в плаще достал кинжал и направил его лезвие в сторону Лео, держась другой рукой за живот.
— Несчастье, сударь? — спросил его рыцарь; человек застонал и опустил оружие.
— Христианин? — тяжело дыша, спросил он.
— Да. Английский рыцарь.
— Крест… Покажи свой крест… Ради всего святого…
Лео хмыкнул и показал нательный крест, который ему по освобождении из рабства навесил один из цистерцианцев.
— Ну и слава богу, — с усилием выдохнул незнакомец и в изнеможении на несколько мгновений закрыл глаза; потом открыл их и, вскинув голову, судорожно зашептал: — Если ты добрый христианин и католик, обещай, что послужишь Господу. Мне, верно, осталось жить несколько минут… Надо доставить важные вести Великому магистру д’Обюссону на Родос. Турки собираются напасть на
— Но орденский корабль не ушел! Штурман задержался, раньше завтрешнего утра каракка не уйдет! Давай, друг, я помогу тебе добраться!
— Нет, нет… Уже все… Ноги не слушаются, холодеют. Много крови вышло, кишки прорезали… Слушай меня… Вот письмо, моя печатка и кошель с деньгами. Бери все… Желательно, чтоб ты сам бы… Но можешь просто передать на каракку… Все расскажешь… Пусть помолятся об упокоении Винченцо Алессандри…
— Не волнуйся, все сделаю… — Рыцарь склонился над раненым. — Давай обними меня руками за шею, я распрямлюсь, попробуем дойти…
— Я уже… дошел… Но троих… Троих с собою взял… — И голова смелого итальянца бессильно повисла набок, взгляд застыл; сомнений не было — он умер.
— Упокой, Господи… — прошептал Лео, но задерживаться было нельзя — вдали раздался слишком хорошо знакомый шум погони; англичанин побежал к своим несостоявшимся теперь уже спутникам.
Решение пришло само — Господь призывает его, ясно указывает ему путь, который до этого он никак не мог различить. Да, он поплывет на Родос. Может, Бог все эти годы и хранил его для того, чтоб он исполнил такое святое дело. Теперь все становится на свои места, обретает смысл не только будущее, но и прошлое: не будь этих четырех страшных лет и всех бедствий, он не оказался бы в это время в этом месте. Господь направляет его послужить Ему, а заодно и туркам хорошо отомстить. Забрав все необходимые бумаги и распрощавшись с расстроенными монахами, юноша с факелом в руке беспрепятственно достиг порта, нашел орденскую каракку, попросился у караульных отвести к главному.
Рыцарь, позевывая, вышел к нему из своей каюты на корме, усмехнулся:
— А, приведший нашего заблудшего штурмана! По другу, что ль, соскучился? Он так нагрузился, что до утра не очнется!
— Достопочтенный брат, тут дело оказалось серьезнее. Знаком ли тебе некий Винченцо Алессандри?
— Нет, — сурово ответил рыцарь. — Не знаю, кто такой. А ты его откуда знаешь?
"Сам себя выдал этим вопросом", — с некоторым сарказмом заметил Лео, но предосторожность рыцаря была понятна: кто он такой есть, чтоб перед ним откровенничать?
— Я понимаю, что здесь не место этому разговору… Да соблаговолит достопочтенный брат провести меня в свою каюту…
Рыцарь жестом велел Лео пройти внутрь, сам зашел за ним и запер дверь; Торнвилль быстро спросил его:
— По-гречески, по-турецки, на латыни — как лучше говорить от лишних ушей?
— Здесь, на судне, лучше по-турецки, — так же быстро ответил рыцарь на языке османов. — Что случилось? Я ждал Алессандри, он вчера говорил, что хочет свидеться со мной перед моим отплытием — но так и не пришел.
— И не придет. — Лео протянул рыцарю отданную ему печатку. — У него были важные вести, но его закололи османы. Я нашел его случайно на улице, когда возвращался к себе, тяжело раненным. Перед смертью он сказал, что турки хотят напасть на Родос в следующем году, что ли, и велел мне передать магистру его письмо, — с этими словами Лео отдал и свиток, обагренный кровью. — Они знают крепость, как свои пять пальцев. Кажется, вас выдал какой-то немец…
Госпитальер приложил ладонь к пылавшему лбу. Все столь неожиданно и худо… И этот подозрительный человек, столь отменно говорящий по-турецки и просящийся к магистру…