Аниара

Мартинсон Харри

Между тем и на Аниаре не перевелись люди, готовые на преступления ради корыстных целей борьбы за власть. Таков Шефорк, типичный диктатор фашистского толка. Пользуясь как предлогом гибелью Мимы, он устраивает жестокие преследования всех стоящих на его пути к господству над Аниарой.

При всем трагизме ситуации Аниары Мартинсон не мог не оставить в поэме места надежде. Мысль о надежде, спасении связывается у него с женским, жизнетворным началом. Еще перед отлетом

с Земли в космопорту Дорисбурга мимароб встречает девушку Дорис, образ которой остался в его памяти в ореоле света и затем неразрывно ассоциируется с самой Землей («долы Дорис»). Позже на голдондере мимароб в тяжелые минуты ищет утешения в обществе танцовщицы Дейзи Дуди, олицетворяющей женскую чувственность и тепло, ласку и беззаботность. Но при всей своей привлекательности Дейзи полностью отрешена от насущных человеческих забот, от духовных и интеллектуальных запросов, что выразительно передано в ее полной бездумных повторений воркующе-убаюкивающей речи.

Если в Дейзи есть подкупающая естественность и непосредственность, то рафинированная атмосфера вокруг «либидниц», жриц культа секса, лишена подлинного человеческого чувства. Само их название и имя главной жрицы Либидель не случайно восходит к фрейдистскому термину «либидо» — влечение. Неполноценность их проявляется в отказе иметь детей.

Роль героинь в поэме отведена другим двум персонажам. Образ женщины-пилота Изагель, один из самых сложных и привлекательных, связан в первую очередь с человеческой мыслью в поисках знания и истины. Изагель — математик. Сделанное ею великое открытие на Аниаре обречено на бесплодность.

Весь трагический облик Изагели, «светлого гения», овеян высокой духовностью. В сложной образной системе поэмы между Изагель, Дорис и Мимой возникает символическая тождественная связь.

Второй персонаж, Нобия, непосредственно на Аниаре не присутствует. Она появляется в рассказе космического матроса как олицетворение человеческой совести, доброты и самопожертвования, как человек, «который не был никогда ленив на состраданье людям и на жертву». Именно Нобия, находящая в себе силы стирать и шить изгоям марсианских тундр, должна была стать главной героиней продолжения «Аниары» (поэт успел написать лишь отдельные его фрагменты — «Дориды»).

Образы Изагели и Нобии воплощают в себе те два человеческих начала — интеллект и гуманность,— с которыми поэт связынаст надежду на будущее для людей.

Исход поэмы глубоко трагичен: 24 года полета (по числу часов в сутках) завершаются вечным сном. Сам поэт говорит о «конце трагедии». Но означает ли трагический финал, что концепция Мартинсона была пессимистична? Известно, что у поэта был иной вариант финала: спасение людей с Аниары на «райской планете». Намек на это сохранился в 102-й песне: «Когда-то я придумал рай для них». Но такое завершение содержало для Мартинсона мотив примирения, компромисс, а «Аниара» же мыслилась им как бескомпромиссное предупреждение человечеству, как грозная картина ожидающего его возмездия, если совершится непоправимое. Законы природы, говорил поэт в одном интервью, «не прощают насилия над ними и использования их в целях уничтожения». За трагическим чувстном одиночества, покинутости в космической бездне, пережинаемым людьми с Аниары, оторванными от своих корней, от Земли и человечества, угадывается страстная мечта писателя о единении всех людей.

С мыслью об обреченности не вяжется и удивительное поэтическое богатство, художественный универсализм поэмы, этого «эпоса атомной эры». Мартинсон использует в ней не только все многообразие современного языка от высокой поэтической речи до разговорной, но органично вводит в нее научно-техническую терминологию, обращается к словотворчеству на основе законов и ассоциаций живого языка, изобретая фантастические термины или причудливый жаргон Дорисбурга, на котором изъясняется Дейзи. Основной стихотворный размер поэмы — ямб, но в целом ряде песен звучат разнообразные ритмы от гекзаметра и напевов рун «Калевалы» до модного шлягера. Текст поэмы содержит многочисленные ассоциации и аллюзии исторического, культурного, мифологического характера, не только в виде заимствований и цитат, но и в форме скрытых намеков, мотивов, метафор, ритмических фигур и т. п. Тем самым необычайно расширяется перспектива поэмы, она включается в контекст многовековой культурной гуманистической традиции.

В критике не случайно высказывалось мнение (с учетом неизбежных потерь при поэтическом переводе), что, будь «Аниара» написана на каком-либо из «мировых» языков, она почиталась бы одним из самых выдающихся поэтических памятников нашего времени.

В 1959 году в Стокгольме была поставлена опера композитора К. Б. Блумдаля «Аниара». Либретто по поэме Мартинсона создал крупный шведский поэт Эрик Линдегрен, а сам Мартинсон написал для оперы несколько новых песен. Опера вызвала сенсацию в музыкальном мире и позже звучала в ряде других европейских стран. Первым переводчиком «Аниары» на иностранный язык был датский поэт-коммунист Отто Гельстед, затем последовали переводы на немецкий, английский, финский языки.

А. Мацевич