Анифа. Пленница Севера
Шрифт:
— Где ты был, брат? — спросил его Сигурд.
Свен неопределенно махнул рукой и, схватив чашу с элем, залпом выпил ее до дна. Потом шумно выдохнул и с каким-то странным блеском в глазах выпалил:
— Не женщина она — богиня!
Сигурд недоуменно наклонил голову набок и еще более внимательно поглядел в лицо брата. И увиденное ему не понравилось.
Внимательно оглядевшись, он попытался увидеть и Анифу среди женщин — хоть где-нибудь — но её нигде не было. Это обеспокоило Сигурда, и он непроизвольно нахмурился. Несколько минут спустя, воспользовавшись тем, что мимо проходил Ран, он обратился
— Юноша! Ты видел свою мать?
Ран, с удивлением посмотрев на него, пожал плечами.
— Она вроде как ушла, — неуверенно ответил он, — Но точно не знаю. Может, она на кухне, может, по делам отошла. Она не предупреждала. Мне поискать ее?
— Не надо. Ступай. Веселись.
Успокоившись, Ран лучезарно улыбнуться и действительно бросился вперед — в очередной шутливое соревнование, которое устроили подвыпившие товарищи.
Просидев подле брата, решительно опустошающего одну чашу за другой, еще некоторое время, Сигурд, испытывая странное беспокойство, все же поднялся из-за стола, чтобы отправиться на поиски Анифы.
Для начала он обошел все закоулки залы и всех примыкающих к ней комнат, в том числе кухни и загонов для скота. Потом — вышел на воздух и немного побродил между домов. Из-за усиливающегося ветра и снегопада улица была пустынна и совершенно тиха. Иногда до мужчины доносились только сонное повизгивание свиней, глупое блеяние овец и скулеж собак. Люди же в такую погоду и в столь поздний час предпочитали оставаться в тепле жарко натопленных очагов и печей.
Ведомый звериным чутьем, Сигурд быстро направился к дому ярла. Там он, помня расположение комнат, безошибочно поднялся по лестнице и отыскал комнату Анифы — дверь в нее оказалась приоткрыта, и из образовавшейся узкой щели лился мягкий и скудный свет.
Окрыв дверь пошире, мужчина вошел внутрь и обнаружил женщину сидящей на корточках перед только что разведенным очагом. Занимающееся пламя нехотя и рвано лизало сложенные дрова, и Анифа рассеянно палочкой поправляли сухие щепки, будто затеяв с огоньком незамысловатую игру. Видимо, из-за треска горящего дерева женщина и не услышала вошедшего человека, и когда Сигурд оказался рядом, испуганно дернулась и вскрикнула, широко распахнув глаза.
— Свен?! — выдохнула она ошеломленно, но, прищурившись, облегченно вздохнула и еле слышно прошептала, — Сигурд…
Мужчина не мог не отметить, что, признав в нем сначала Свена, она немного напряглась и вроде как ужаснулась. Но тут же успокоилась. И откуда столько неудовольствия в ее голосе от мысли, что это его брат? Он, что, принуждал ее? Пытался взять силой?
— Что произошло? — строго спросил мужчина, присев рядом с ней на корточки и внимательно заглянув в ее лицо, — Может… мой брат… обидел тебя?
Мягко улыбнувшись, Анифа качнула головой, отрицая, и снова обратила свой взор к огню. Но Сигурду показалось, что женщина снова надела на себя свою привычную маску нежной доброты, скрыв свои истинные эмоции, и поэтому недовольно скривился.
Повернувшись спиной к огню, он сел, вытянув одну ногу вперед, а вторую — согнув в колене и положил на нее руку. Таким образом они оказались почти друг напротив друга, и Сигурд снова спросил:
— Что Свен сделал? Почему ты расстроена?
— С чего ты взял, что я расстроена? —
— Увидел. Как бы хорошо ты не владела своим лицом, я все равно успел заметить твою реакцию, когда ты подумал, что я — это мой брат.
— И откуда ты взялся такой понимающий? — коротко рассмеялась женщина, заметно расслабляясь. — А ведь казался таким суровым и неприступным…
— Я могу быть разным. Все зависит от обстоятельств. Ну так что? Расскажешь?
— Но зачем тебе?
— Ты знаешь.
Анифа резко вскинулась, пронзительно посмотрев в его глаза. Но почти сразу же опала, сутулилась и, опустив голову, снова рассмеялась — на этот раз горько и отчаянно.
— Это потому, что ты тоже хочешь меня? — резко спросила она, — Боги! За что мне это?!
Сигурд промолчал. Какие-либо слова были бы лишними.
Оборвав свой смех, женщина какое-то время просидела молча. Пока наконец не сказала:
— Я не хочу замуж. Я много раз говорила об этом ярлу.
— Потому что по-прежнему любишь своего мужа? — спросил Сигурд.
Одним богам известно, сколько ему понадобилось воли, чтобы задать этот вопрос спокойно и даже равнодушно.
Это странно, но рядом с этой женщиной ему хотелось казаться мягким и действительно понимающим. Будто бы только это могло помочь ему добиться ее расположения и позволить ей открыть свое настоящее “я”.
— Почему ты спрашиваешь? — настороженно спросила Анифа.
— Потому что мне интересно? — пожал плечами мужчина.
— Я… — начала женщина и тут же запнулась, — Я очень любила Рикса! Он был для меня всем!
Анифа сама не поняла, почему ей хочется быть искренней в присутствии этого мужчины. Несмотря на первое впечатление, которое он оказал на нее, теперь он казался в ее глазах иным, чем его брат. Сигурду хотелось… доверять. Хотелось верить. Хотелось, вопреки рассудку, раскрыть душу и позволить себе… не притворяться.
А ведь она притворялась. Каждый день и каждый час, с того самого момента, когда низкая и быстроходная ладья пристала к деревянному помосту у Торхилда и она встретила Рикса не крепко стоящего на своих ногах и с широкой кривой улыбкой на обезображенном лице, и даже не тяжело раненого и потому — прислонившегося к плечам своих товарищей или лежащего на носилках. Воины Тормода привезли его, густо обмазанного воском, чтобы гниение замедлило свой ход, и плотно обвязанного тканью. А все для того, чтобы не просто похоронить на чужих землях, как то обычно бывало, а воздать почести прославленному воину, как то полагалось, в поселении, которое стало для него и его семьи домом.
И неожиданно для самой себя Анифа рассказала Сигурду об этом дне — и, пока говорила, несколько скупых слез стекли по ее щекам, росинками повисли на подбородке и упали на грудь, едва прикрытую широким вырезом узорчатого платья.
Она рассказала, что никогда не позволяла себе горевать на людях и, особенно, на глазах своих детей. Иногда ее воля, конечно, давала слабину, и тогда она изливала сердце лишь богам на капище, зная их молчаливость. Но очень скоро она заперла свою чрезмерно эмоциональную натуру, а вместе с ней и боль, и свою чувственность на замок, и лишь материнство и любовь к детям стали ее натурой. По крайней мере, до сегодняшнего дня…