Анифа. Пленница степей
Шрифт:
Мать Шах-Рана, Кэйя, была женщиной редкой и особенной красоты. И к тому же необыкновенных способностей и ума. Единственный ребенок и дочь вождя одного из крупнейших и богатых племен того времени, она вместо женской доли выбрала путь воительницы. И с наслаждением скакала на коне под знаменем своего отца и проливала кровь, пока другие женщины нянчили детей и вели домашнее хозяйство ради своего супруга.
Но, будучи умной и деятельной, Кэйя мечтала расширить горизонты своих знаний. И всегда стремилась к большему — увидеть мир за пределами империи и степей. И удача ей улыбнулась. Вместе с небольшим отрядом, скрывая свое истинное
И Кэйя отозвалась. Несмотря на недовольство собратьев и гнев отца, которому тут же отправили весточку, она осталась подле своего супруга, дав своим воинам выбор — они могли остаться в новом доме или же отправиться обратно в степи.
Облик отца Шах-Ран помнил смутно. Однако в его памяти осталось то благоговение, которое испытывал мужчина к своей супруге. Он позволял ей многое и был покoрен любому ее желанию и ее воле. И даже позволял носить мужскую одежду вместо женской, что в империи считалось настоящим кощунством.
Потом был заговор и бунт — будущий вождь лишь позже узнал детали, но отца и всю его семью приговорили к смерти. Не в силах спасти мужа, Кэйя сбежала вместе с сыном, надеясь найти убежище в родных степях. Но по дороге на родину она остановилась в одной деревушке, где ее с позором и редкой жестокостью убили, перед этим надругавшись и истязая на протяжении многих дней.
Чудом оставшийся в живых мальчик сбежал, чтобы, найдя родное племя кочевников и возмужав, вернуться к убийцам своей матери и свершить возмездие, а женщин и детей отправить в рабство.
И, конечно же, вождь и понятия не имел, что именно благодаря такому стечению обстоятельств его и Анифы судьбы таким образом соединились. Не знала об этом и девушка.
Да и откуда им было знать?
Именно та ночь, ночь, полная ненависти, злобы, насилия и крови, определила всю дальнейшую жизнь Шах-Рана. Он прослыл в племени самым яростным, самым безжалостным и искусным воином, и люди пошли за ним, видя в нем живое воплощение воинствующее бога, почитаемого ими больше остальных. Сначала это был совсем небольшой отряд, но время шло, воинов под его знаменами становилось все больше, и вот он уже захотел не просто жара битвы, но и славы, и власти. И Шах-Ран взял ее — грубо и яростно, как понравившуюся женщину, не сумевшую дать достойный отпор.
А потом была война. Вначале она не касалась жителей степей и стала лишь следствием переворота в империи. Однако людская жадность не знает границ, и новый правитель, прислушавшись к Сенату, пожелал захватить и степи. Разобщенные кланы, населяющие ее, встали перед выбором — либо оказаться стертыми с лица земли и памяти людей, либо объединиться, чтобы дать отбор. Многочисленные споры, последовавшие за этим, только усугубили ситуацию, и именно Шах-Ран, взяв инициативу в свои руки, стал тем самым гарантом перемирия между кочевыми племенами. А впоследствие — и официальным объединителем народов и вождем всех степняков.
Мужчина никогда особо не задумывался над тем, почему его жизнь так сложилась. Да, он свершил расправу над убийцами матери, отомстил за нее. Но на этом его цели закончились. И так как жить под покровительством деда, принявшего сына Кэйи без каких-либо сомнений, его не устраивало, Шах-Ран просто поплыл
Этой ночью Шах-Ран поминал не только свою мать, но и человека, которым он мог бы стать, но не стал. Как бы сложилась его судьба, если бы не смерть близких? Оказался ли он, гонимый кровью, все равно среди своих сородичей или же, пойдя по стопам отца, стал бы верным гражданином Роунской империи, которая, как показал опыт, даже к самым патриотичным своим сыновьям может быть жестокой и беспощадной?
Вот только история не знает сослагательного наклонения.
Поэтому сегодня Шах-Ран будет пить и смеяться, трахать своих наложниц и пьянеть от запаха обжигающе сухого, но наполненного свободой воздуха степей.
От близости нежного и хрупкого тела рабыни у вождя неожиданно закружилась голова. И это было странно — ведь она уже давно была его игрушкой. Он знал ее слишком хорошо — и запах ее тела, и то, с какой страстью и пылом она может отдаваться и получать удовольствие от его ласк. Анифа не была лучшей любовницей — слишком мало опыта, — но как прилежная ученица, впитывала все уроки мужчины, будто от этого зависела ее жизнь. И были в ней какая-то нежность, хрупкость и необъяснимое отчаяние, с которым она погружалась в любовные игры и которая очаровывала так, словно Шах-Ран был зеленым юнцом, а не зрелым и опытным мужчиной.
Мысль о том, что именно он — ее единственный и единоличный господин, неожиданно тешила самолюбие вождя. И одновременно — заставляла испытывать беспокойство и раздражение. Ведь еще никогда он так много и так навязчиво не думал об одной и той же женщине.
Ночь, в которую он позволил побратиму взять ее вместе с ним, стала попыткой расставить все точки в этом вопросе. Показать самому себе, что ничего особенного к этой рабыне не испытывает.
Но вместо этого ему пришлось столкнуться с новым для себя чувством — острым и жгучим, ядом прожигающим само нутро. Ревность? Бред. Сущий и непостижимый бред. Какая-то рабыня не может вызвать ревность великого воина.
Но факты были на лицо — меньше всего ему хотелось увидеть, как Анифа неожиданно проникнется привязанностью к Риксу. Ведь сердце любой женщины переменчиво и к верности не склонно.
И если вдруг произойдет так, что Анифа, в обход ему, окажется в постели северянина…
Что ж. Он не удивится. Но будет зол. И жестоко накажет ее.
Но пока она подле него, разве не так? И он волен приказывать ей что угодно. И девушка будет готова выполнить любое его решение.
Ведь она уже доказала это.
Тронув девушку за плечо, Шах-Ран дождался, пока та вскинет свою маленькую изящную головку и посмотрит на него своими нежными и ласковыми глазами.
— Иди, — приказал он с ухмылкой, — Порадуй нас своим танцем.
Мягкая улыбка красиво изогнула маленькие и пухлые губы. И Анифа грациозно поднялась, звеня браслетами на ногах и руках. Музыканты, искусно поймав этот момент, на секунду затихли, но лишь для того, чтобы неторопливо начать новую нить очередной мелодии.
И эта музыка полилась негромко, но ясно и звонко — незамысловатыми, но мелодичными аккордами и переливами, взвиваясь в воздух и переплетаясь со стрекотанием пламени и словами подхваченной женщинами старой, как мир, песни.