Анна Фаер
Шрифт:
– Я так и думала, что ты не будешь со мной соглашаться. Мужская солидарность. Не можешь подвести свою сторону, да?
– Больше я с тобой на такие темы говорить не буду.
– Почему? – сразу же остыла я.
– Ты слишком близко всё воспринимаешь. Я просто глаза тебе захотел на что-то открыть, а ты уже собираешься искать заговорщиков, чтобы их распять.
– Распять? Хорошая идея!
– Ну-ну, а я о чём?
– Подожди, постой! Ты ведь не серьёзно сейчас?
– Серьёзно. Живи и дальше в своей лжи, если не можешь воспринимать всё сдержанно и холодно.
–
– В таких делах эмоциям нет места. На всё нужно смотреть со стороны разума, а не со стороны сердца.
– Но я так не могу. Ты меня впечатлил, вот я и вскипела. Думаешь, мне нравится такой ход событий, который ты описал? Думаешь, меня устраивает, что женщины ничего важного для мира не сделали?
– Думаю, что нет. Но, знаешь,- он заглянул мне в глаза,- лучше жить в хоть какой-то правде, чем в лжи. Мне ведь самому тяжело всё это осознавать.
– Разве? Глядя на тебя, кажется, что тебя просто плевать на всё, что происходит вокруг. Плевать на то, что заставляет меня злиться и возмущаться.
– Нет, тебе только кажется,- он виновато и немного грустно улыбнулся. – Хотелось бы быть таким же бесчувственным, каким я всем кажусь. Ведь на самом деле я чувствую то же, что и ты. Мне горячо. Нет, мне адски жарко, но я не поддамся. Миром правят спокойствие и хладнокровие.
– Ты не прав. Нельзя всё хоронить внутри. Чем больше в тебе накапливается гнева, тем менее чётким становится мир в твоих глазах. Как ты вообще живёшь? – вырвалось у меня.
– Как-то живу. Я ведь понимаю, что не знаю всей истины.
– Знаешь,- почему-то уверено заявила я.
Он улыбаться не хотел, но не смог всё-таки сдержаться и улыбнулся. Ему это приятно. Всем глубоко в душе приятно, когда их переоценивают.
Да, мне нужно рассказать вам что-то о Максе! Он никогда не улыбается просто так. Я сразу этого не замечала, а потом поняла. Он улыбается только тогда, когда ему действительно хочется. Хотела бы я так же! Но нет. Я улыбаюсь постоянно. Улыбаюсь всегда, улыбаюсь продавцам в магазинах, улыбаюсь друзьям и родителям, улыбаюсь новым знакомым. Хотя моя улыбка ещё не значит, что вы мне приятны. Это всё – хорошее воспитание. Если бы не мои манеры, я бы непременно сказала, чем я считаю большинство людей. Но, увы, манеры не позволяют мне сделать этого.
– Я не могу ничего назвать единой истиной,- говорил мне Макс.
– Поэтому я ничего не знаю. И поэтому я особо не беспокоюсь. И всем остальным советую не переживать, когда всё из пыли-то.
– То, что ты пыль – это разве не причина, чтобы переживать? – не согласилась я.
– Нет. Это и есть самое главное. Просто всем нужны причины, все любят накручивать. А так мы всего лишь часть чего-то всеприсутствующего и огромного.
– И тебя это совсем не волнует?
Мне вовсе не хотелось быть часть чего-то. Я хотела быть собой.
– Нет. Может, и волновало года два назад, но сейчас уже нет. Ты просто соотнеси размеры вселенной и человека. Человек ничто. Это абсурд. После такого все причины кажутся ничем. Не понимаю, почему это никто не осознаёт. Всё равно, что бы ты не делал, на всём мире это не отразится.
Ну, что я могла на это ответить?
– Это грустно. И плохо,- вздохнула я.
Почему-то его это разозлило.
– Плохо? Ничего нет хорошего, ничего нет плохого. Всё это просто слова, оболочки.
– Как же мне нравится с тобой говорить!
– Тебе просто нравятся сложные темы. И это нормально. Мы склонны любить сложные вещи, которые не понимаем, хотя всё-таки гораздо разумнее было бы любить то простое и понятное, что окружает нас каждый день.
Вот с таким человеком я беседовала все летние ночи. Мы часто говорили о чём-то, что казалось мне чем-то очень важным, но далёким. Иногда мы просто несли чепуху и старались хохотать не слишком громко. Несколько раз мы даже шутили над Димой и тот, в одной пижаме, выбегал на улицу. Смысла в том, что мы делали, не было, да мне тогда ещё и не нужен был смысл. Я просто хотела ощущение того, что занята чем-то важным. Ощущение такое было, поэтому я не нервничала и находилось в само что ни на есть спокойном состоянии духа.
А потом всё перевернулось с ног на голову.
Мы с Максом сидели на подоконниках наших окон. Он следил за кладбищем, а я болтала о чём-то и смотрела в небо. На самом деле, я не очень люблю смотреть в небо. Оно такое огромное. А я нет. Величие ночного неба угнетает. Хотя иногда оно мне и нравится. Отчего-то у меня бывают времена, когда ночное небо видится мне чем-то прекрасным и романтичным, а потом наступают такие времена, когда небо со всеми его бесчисленными и холодными звёздами начинает меня пугать.
Но небо и мои скучные разговоры не о чём, мне надоели очень быстро.
– Ну, расскажи, расскажи мне ещё что-нибудь интересное! Хотя бы одну маленькую историю, – умоляюще попросила я.
– Интересные истории – это не ко мне,- отмахнулся Макс.
– Ещё как к тебе! Ты ведь такой интересный!
На его лице снова всплыла улыбка, которую он не умел контролировать.
– Интересные люди и люди с интересной жизнью – это не одно и тоже. Не было со мной никаких интересных историй. Всю свою жизнь я нахожусь в состоянии полного вакуума по отношению к чему-либо интересному.
– Это не страшно, не переживай. Вот поймаем Черного Сторожа, и тебе будет, что рассказать. Не каждый день ведь встречаешь призраков.
– Мы никого не поймаем. Призраков не существует. Вообще, никакой мистики не существует. Человечеству просто-напросто нравится выдумывать всякие сказки: мистика, религия, заботливое правительство.
Хотелось мне его перебить. Хотелось мне с ним поспорить. Но зачем спорить, когда согласен? Поэтому я на некоторое время замолчала. Но долго молчать мне не удалось.