Анна Фаер
Шрифт:
– Конечно, нет! На самом деле я живу в машине,- он стукнул по блестящему и чёрному металлу пяткой. – Мы путешествуем и ночуем, где остановимся. Знаешь, по стране путешествуем.
– Здорово,- задумчиво сказала я.
Они с Димой засмеялись. Дима улыбнулся:
– Он ведь пошутил.
Я снова покраснела.
– Знаю я. Вечно ты лезешь!
Макс спрыгнул с капота машины, на котором сидел всё это время, и взял Фаера за ошейник. Пёс дёрнулся и лизнул мне руку. Этому наглецу следовало бы поучиться манерам у своей собаки.
– Ладно, я, пожалуй, пойду.
Макс пожал руку Диме и как-то с сожалением поглядел мне в глаза.
– Ни черта тебе ни приятно! – вырвалось у меня.
Иногда мои слова значительно опережают мысли. И я бы не сказала, что это плохо. Это хорошо потому, что я говорю исключительно то, что думаю. Вот только последствия таких внезапных мыслей вслух бывают разными.
– Я тебя чертовски удивил, не забывай про это,- сказал он, глядя мне прямо в глаза,- И ещё ты очень импульсивная и нервная. Делай с этим что-нибудь.
И он ушёл. Ушёл прямо в соседний с моим дом.
Я стояла на месте и пялилась в металлическую дверь. Я бы так и стояла, если бы не Дима.
– Он это точно подметил.
– Что именно? Что я импульсивная? И нервная?
– Нет. Я о другом. Он тебя чертовски удивил.
– Ты, что? Ничего не понял?! – я схватила Диму за руки. – Разве ты не понял?
– Что?
Я не ответила. Он должен сам дойти.
Дима, в какой уже раз за этот день, закатил глаза.
– Кажется, я знаю, о чём ты. Но я могу и ошибаться, - медленно произнёс он.
– Ну?
– У него красивые зелёные глаза.
– Что значит «красивые зелёные глаза»? Это что-то большее! Они изумрудные, понимаешь? Ты когда-нибудь видел таких людей?
– Однажды, когда я был маленьким…
– Я уже тысячу раз слышала эту историю,- я круто развернулась. – Пока.
Будто бы мне хочется слушать историю о том, как он однажды испугался в детстве дедушку с зелёными глазами. Да, Дима испугался когда-то дедушку с зелёными глазами. Он ведь не знал в детстве, что такое бывает. Представьте себе, он подумал, что тот дедушка – вампир.
Я улыбнулась этой мысли, и вернулась к стоящему на месте Диме.
– Пока,- сказала я уже не зло, а спокойно.
– Пока,- у него на лице появились две весёлые ямочки.
Дома, когда я пришла, за столом уже сидели родители. Я вихрем влетела на кухню, схватила что-то перекусить и стала забрасывать родителей вопросами о том, что они знают о новых соседях.
И как этим людям можно вообще доверять?! Они знали о том, что дом продали, уже почти месяц, но не удосужились мне рассказать, представляете? Хотя ничего кроме этого они больше не знают. Папа рассказывал, как он перекинулся с соседом парой слов, но мне это неинтересно. Тогда я спросила зелёные ли глаза, у нашего соседа. Папа удивился вопросу, и сказал, что нет.
Ага! Макс этот сам по себе родился зеленоглазым! Потом я вспомнила о том, что, возможно, его мама с зелёными глазами и разочаровалась в своей теории. Я засиделась на кухне, рассказывая родителям про наших новых соседей. Разумеется, я рассказывала, утаив всё самое интересное. Что же поделать,
Зевнув раз с десять, я решила, что лучше не спорить с организмом, и пошла к себе в комнату. Там я впервые за долгое время задёрнула шторы, когда переодевалась в пижаму. Знаете, мои окна выходят прямо на соседские. То есть это соседские окна выходят прямо на мои. Ну, да это не важно, важно то, что в соседских окнах теперь весело горит свет. Я не помню, когда там в последний раз горел свет. Наверное, я тогда была очень маленькой. Хоть убейте – не помню!
Я переоделась, и не было смысла снова открывать шторы, ведь над городом уже весело чёрное покрывало ночи, но я со звоном на карнизе резко развела шторы. Я не только развела шторы, я ещё и окно открыла. В лицо мне дунул приятный ночной ветерок, и я, положив голову на руки, стала смотреть в соседское окно. Неприлично, не спорю. Но я просто не могла не смотреть.
Из приоткрытого окна, которое было совершенно рядом с моим, доносились звуки гитары и наиприятнейшего тенора. Но это что! Дом долго пустовал, поэтому там даже занавесок не было. И мне всё было видно просто прекрасно.
Да, я слушала незатейливую красивую песню и смотрела на то, как Макс, ловко перебирает струны гитары, сидя на кровати. Я могла бы смотреть на его изумрудные глаза, так удивившие меня, могла бы смотреть на голый торс (он сидел абсолютно без майки), но я не сводила глаз с пальцев, перебирающих струны. Я наблюдала за ними и думала о том, что мой сосед не так уж и плох. Стоит парню взять в руки гитару, и он сразу же становится во всех отношениях чуть лучше.
А в ночной тишине, прямо в моё окно влетали слова песни. И я знала, что песни этой не существует. В смысле, никто, кроме этого нахала и меня, её не знает. Никто её не слушает и никто её не слушал раньше. Я, возможно, первая, кто услышал его песню.
Я устроила поудобнее голову, на своих мягких руках, и закрыла глаза. Мне стало жаль Макса Раймона. Ему сейчас очень плохо, в этом я уверена. Люди поют от тоски. И холст с красками от тоски в руки берут. Из-за этого и стихи писать начинают. Искусством занимаются от тоски.
Я сидела, облокотившись на подоконник, и медленно качала головой в такт приятной мелодии. Где-то рядом бегали по струнам ловкие пальцы обнажённого по пояс приятного вида парня, а я сидела с закрытыми глазами и наслаждалась звоном струн и лёгким дрожанием голоса.
А в ночной тишине, мягко неслись слова:
Я стану ветром,
Стану морем,
Я стану камнем у прибоя,
Но, знай, я буду всегда
Рядом с тобою.
А потом струны прозвенели как-то тревожно и тут же смолкли. Я недовольно открыла глаза. Мой новый сосед немного ошарашенно уставился на меня своими изумрудными глазищами. Он уже хотел что-то сказать, но не успел.
Я, капризно сдвинув брови, спросила:
– И это всё?
========== Часть 2 ==========
– И это всё? Может, ты хотя бы доиграешь песню до конца!?