Анна Каренина
Шрифт:
Дарьи Александровны сбылись хотя отчасти ее ожидания, хотя не спокойной, но
удобной деревенской жизни. Спокойною с шестью детьми Дарья Александровна не
могла быть. Один заболевал, другой мог заболеть, третьему недоставало
чего-нибудь, четвертый выказывал признаки дурного характера, и т. д. и т. д.
Редко, редко выдавались короткие спокойные периоды. Но хлопоты и
беспокойства эти были для Дарьи Александровны единственно возможным
счастьем. Если бы не было
муже, который не любил ее. Но кроме того, как ни тяжелы были для матери
страх болезней, самые болезни и горе в виду признаков дурных наклонностей в
детях, - сами дети выплачивали ей уж теперь мелкими радостями за ее горести.
Радости эти были так мелки, что они незаметны были, как золото в песке, и в
дурные минуты она видела одни горести, один песок; но были и хорошие минуты,
когда она видела одни радости, одно золото.
Теперь, в уединении деревни, она чаще и чаще стала сознавать эти
радости.. Часто, глядя на них, она делала всевозможные усилия, чтоб убедить
себя, что она заблуждается, что она, как мать, пристрастна к своим детям;
все-таки она не могла не говорить себе, что у нее прелестные дети, все
шестеро, все в разных родах, но такие, какие редко бывают, - и была
счастлива ими и гордилась ими.
VIII
В конце мая, когда уже все более или менее устроилось, она получила
ответ мужа на свои жалобы о деревенских неустройствах. Он писал ей, прося
прощения в том, что не обдумал всего, и обещал приехать при первой
возможности. Возможность эта не представилась, и до начала июня Дарья
Александровна жила одна в деревне.
Петровками, в воскресенье, Дарья Александровна ездила к обедне
причащать всех своих детей. Дарья Александровна в своих задушевных,
философских разговорах с сестрой, матерью, друзьями очень часто удивляла их
своим вольнодумством относительно религии. У ней была своя странная религия
метемпсихозы, в которую она твердо верила, мало заботясь о догматах церкви.
Но в семье она - и не для того только, чтобы показывать пример, а от всей
души - строго исполняла все церковные требования, и то, что дети около года
не были у причастия, очень беспокоило ее, и, с полным одобрением и
сочувствием Матрены Филимоновны, она решила совершить это теперь летом.
Дарья Александровна за несколько дней вперед обдумала, как одеть всех
детей. Были сшиты, переделаны и вымыты платья, выпущены рубцы и оборки,
пришиты пуговки и приготовлены ленты. Одно платье на Таню, которое взялась
шить англичанка, испортило много крови Дарье Александровне. Англичанка,
перешивая, сделала выточки не на месте, слишком вынула рукава и совсем было
испортила платье. Тане подхватило плечи так, что видеть было больно. Но
Матрена Филимоновна догадалась вставить клинья и сделать пелеринку. Дело
поправилось, но с англичанкой произошла было почти ссора. Наутро, однако,
все устроилось, и к девяти часам - срок, до которого просили батюшку
подождать с обедней, - сияющие радостью, разодетые дети стояли у крыльца
пред коляской, дожидаясь матери.
В коляску, вместо заминающегося Ворона, запрягли, по протекции Матрены
Филимоновны, приказчикова Бурого, и Дарья Александровна, задержанная
заботами о своем туалете, одетая в белое кисейное платье, вышла садиться.
Дарья Александровна причесывалась и одевалась с заботой и волнением.
Прежде она одевалась для себя, чтобы быть красивой и нравиться; потом, чем
больше она старелась, тем неприятнее ей становилось одеваться; она видела,
как она подурнела. Но теперь она опять одевалась с удовольствием и
волнением. Теперь она одевалась не для себя, не для своей красоты, а для
того, чтоб она, как мать этих прелестей, не испортила общего впечатления. И,
посмотревшись в последний раз в зеркало, она осталась довольна собой. Она
была хороша. Не так хороша, как она, бывало, хотела быть хороша на бале, но
хороша для той цели, которую она теперь имела в виду.
В церкви никого, кроме мужиков и дворников и их баб, не было. Но Дарья
Александровна видела, или ей казалось, что видела, восхищение, возбуждаемое
ее детьми и ею. Дети не только были прекрасны собой в своих нарядных
платьицах, но они были милы тем, как хорошо они себя держали. Алеша, правда,
стоял не совсем хорошо: он все поворачивался и хотел видеть сзади свою
курточку; но все-таки он был необыкновенно мил. Таня стояла как большая и
смотрела за маленькими. Но меньшая, Лили, была прелестна своим наивным
удивлением пред всем, и трудно было не улыбнуться, когда, причастившись, она
сказала: "Please, some more".
Возвращаясь домой, дети чувствовали, что что-то торжественное
совершилось, и были очень смирны.
Все шло хорошо и дома; но за завтраком Гриша стал свистать и, что было
хуже всего, не послушался англичанки и был оставлен без сладкого пирога.
Дарья Александровна не допустила бы в такой день до наказания, если б она
была тут; но надо было поддержать распоряжение англичанки, и она подтвердила