Анна Каренина
Шрифт:
Александровна, с платком на голове, уже подъезжала к дому, когда кучер
сказал:
– Барин какой-то идет, кажется, покровский,
Дарья Александровна выглянула вперед и обрадовалась, увидав в серой
шляпе и сером пальто знакомую фигуру Левина, шедшего им навстречу. Она и
всегда рада ему была, но теперь особенно рада была, что он видит ее во всей
ее славе. Никто лучше Левина не мог понять ее величия.
Увидав ее, он очутился пред одною из картин
будущем семейного быта.
– Вы точно наседка, Дарья Александровна.
– Ах, как я рада!- сказала она, протягивая ему руку.
– Рады, а не дали знать. У меня брат живет. Уж я от Стивы получил
записочку, что вы тут.
– От Стивы?
– с удивлением спросила Дарья Александровна.
– Да, он пишет, что вы переехали, и думает, что вы позволите мне помочь
вам чем-нибудь, - сказал Левин и, сказав это, вдруг смутился и, прервав
речь, молча продолжал идти подле линейки, срывая липовые побеги и
перекусывая их. Он смутился вследствие предположения, что Дарье
Александровне будет неприятна помощь стороннего человека в том деле, которое
должно было быть сделано ее мужем. Дарье Александровне действительно не
нравилась эта манера Степана Аркадьича навязывать свои семейные дела чужим.
И она тотчас же поняла, что Левин понимает это. За эту-то тонкость
понимания, за эту деликатность и любила Левина Дарья Александровна.
– Я понял, разумеется, - сказал Левин, - что это только значит то, что
вы хотите меня видеть, и очень рад. Разумеется, я воображаю, что вам,
городской хозяйке, здесь дико, и, если что нужно, я весь к вашим услугам.
– О нет!
– сказала Долли.
– Первое время было неудобно, а теперь все
прекрасно устроилось благодаря моей старой няне, - сказала она, указывая на
Матрену Филимоновну, понимавшую, что говорят о ней, и весело и дружелюбно
улыбавшуюся Левину. Она знала его и знала, что это хороший жених барышне, и
желала, чтобы дело сладилось.
– Извольте садиться, мы сюда потеснимся, - сказала она ему.
– Нет, я пройдусь. Дети, кто со мной наперегонки с лошадьми?
Дети знали Левина очень мало, не помнили, когда видали его, но не
выказывали в отношении к нему того странного чувства застенчивости и
отвращения, которое испытывают дети так часто к взрослым притворяющимся
людям и за которое им так часто и больно достается. Притворство в чем бы то
ни было может обмануть самого умного, проницательного человека; но самый
ограниченный ребенок, как бы оно ни было искусно скрываемо, узна'ет его и
отвращается. Какие бы ни были недостатки в Левине, притворства не было в нем
и признака, и потому дети высказали ему дружелюбие такое же, какое они нашли
на лице матери. На приглашение его два старшие тотчас же соскочили к нему и
побежали с ним так же просто, как бы они побежали с няней, с мисс Гуль или с
матерью. Лили тоже стала проситься к нему, и мать передала ее ему; он
посадил ее на плечо и побежал с ней.
– Не бойтесь, не бойтесь, Дарья Александровна! - говорил он, весело
улыбаясь матери, - невозможно, чтоб я ушиб или уронил.
И, глядя на его ловкие, сильные, осторожно заботливые и слишком
напряженные движения, мать успокоилась и весело и одобрительно улыбалась,
глядя на него.
Здесь, в деревне, с детьми и с симпатичною ему Дарьей Александровной,
Левин пришел в то, часто находившее на него детски-веселое расположение
духа, которое Дарья Александровна особенно любила в нем. Бегая с детьми, он
учил их гимнастике, смешил мисс Гуль своим дурным английским языком и
рассказывал Дарье Александровне свои занятия в деревне.
После обеда Дарья Александровна, сидя с ним одна на балконе, наговорила
о Кити.
– Вы знаете? Кити приедет сюда и проведет со мною лето.
– Право?
– сказал он, вспыхнув, и тотчас же, чтобы переменить разговор,
сказал:- Так прислать вам двух коров? Если вы хотите считаться, то извольте
заплатить мне по пяти рублей в месяц, если вам не совестно.
– Нет, благодарствуйте. У нас устроилось.
– Ну, так я ваших коров посмотрю, и, если позволите, я распоряжусь, как
их кормить. Все дело в корме.
И Левин, чтобы только отвлечь разговор, изложил Дарье Александровне
теорию молочного хозяйства, состоящую в том, что корова есть только машина
для переработки корма в молоко, и т. д.
Он говорил это и страстно желал услыхать подробности о Кити и вместе
боялся этого. Ему страшно было, что расстроится приобретенное им с таким
трудом спокойствие.
– Да, но, впрочем, за всем этим надо следить, а кто же будет? -
неохотно отвечала Дарья Александровна.
Она так теперь наладила свое хозяйство через Матрену Филимоновну, что
ей не хотелось ничего менять в нем; да она и не верила знанию Левина в
сельском хозяйстве. Рассуждения о том, что корова есть машина для деланья
молока, были ей подозрительны. Ей казалось, что такого рода рассуждения
могут только мешать хозяйству. Ей казалось все это гораздо проще: что надо