Анна Каренина
Шрифт:
Карибанов, граф Паскудин, Драм... Да, и Драм... такой честный, дельный
человек... Семенов, Чагин, Сигонин, - вспоминал Алексей Александрович. -
Положим, какой-то неразумный ridicule падает на этих людей, но я никогда не
видел в этом ничего, кроме несчастия, и всегда сочувствовал ему", - сказал
себе Алексей Александрович, хотя это и было неправда, и он никогда не
сочувствовал несчастиям этого рода, а тем выше ценил себя, чем чаще были
примеры жен, изменяющих
постигнуть всякого.И это несчастие постигло меня. Дело только в том, как
наилучшим образом перенести это положение". И он стал перебирать подробности
образа действий людей, находившихся в таком же, как и он, положении.
"Дарьялов дрался на дуэли..."
Дуэль в юности особенно привлекала мысли Алексея Александровича именно
потому, что он был физически робкий человек и хорошо знал это. Алексей
Александрович без ужаса не мог подумать о пистолете, на него направленном, и
никогда в жизни не употреблял никакого оружия. Этот ужас смолоду часто
заставлял его думать о дуэли и примеривать себя к положению, в котором нужно
было подвергать жизнь свою опасности. Достигнув успеха и твердого положения
в жизни, он давно забыл об этом чувстве; но привычка чувства взяла свое, и
страх за свою трусость и теперь оказался так силен, что Алексей
Александрович долго и со всех сторон обдумывал и ласкал мыслью вопрос о
дуэли, хотя и вперед знал, что он ни в каком случае не будет драться.
"Без сомнения, наше общество еще так дико (не то, что в Англии), что
очень многие, - и в числе этих многих были те, мнением которых Алексей
Александрович особенно дорожил, - посмотрят на дуэль с хорошей стороны; но
какой результат будет достигнут? Положим, я вызову на дуэль, - продолжал про
себя Алексей Александрович, и, живо представив себе ночь, которую он
проведет после вызова, и пистолет, на него направленный, он содрогнулся и
понял, что никогда он этого не сделает, - положим, я вызову его на дуэль.
Положим, меня научат, - продолжал он думать, - поставят, я пожму гашетку, -
говорил он себе, закрывая глаза, - и окажется, что я убил его, - сказал себе
Алексей Александрович и потряс головой, чтоб отогнать эти глупые мысли. -
Какой смысл имеет убийство человека для того, чтоб определить свое отношение
к преступной жене и сыну? Точно так же я должен буду решать, что должен
делать с ней. Но, что еще вероятнее и что несомненно будет, - я буду убит
или ранен. Я, невиноватый человек, жертва, - убит или ранен. Еще
бессмысленнее. Но мало этого; вызов на дуэль с моей стороны будет поступок
нечестный. Разве я не знаю вперед, что мои друзья никогда не допустят меня
до дуэли - не допустят того, чтобы жизнь государственного человека, нужного
России, подверглась опасности? Что же будет? Будет то, что я, зная вперед
то, что никогда дело не дойдет до опасности, захотел только придать себе
этим вызовом некоторый ложный блеск. Это нечестно, это фальшиво, это обман
других и самого себя. Дуэль немыслима, и никто не ждет ее от меня. Цель моя
состоит в том, чтоб обеспечить свою репутацию, нужную мне для
беспрепятственного продолжения своей деятельности". Служебная деятельность,
и прежде в глазах Алексея Александровича имевшая большое значение, теперь
представлялась ему особенно значительна.
Обсудив и отвергнув дуэль, Алексей Александрович обратился к разводу -
другому выходу, избранному некоторыми из тех мужей, которых он вспомнил.
Перебирая в воспоминании все известные случаи разводов (их было очень много
в самом высшем, ему хорошо известном обществе), Алексей Александрович не
нашел ни одного, где бы цель развода была та, которую он имел в виду. Во
всех этих случаях муж уступал или продавал неверную жену, и та самая
сторона, которая за вину не имела права на вступление в брак, вступала в
вымышленные, мнимо узаконенные отношения с новым супругом. В своем же случае
Алексей Александрович видел, что достижение законного, то есть такого
развода, где была бы только отвергнута виновная жена, невозможно. Он видел,
что сложные условия жизни,в которых он находился, не допускали возможности
тех грубых доказательств, которых требовал закон для уличения преступности
жены; видел то, что известная утонченность этой жизни не допускала и
применения этих доказательств, если б они и были, что применение этих
доказательств уронило бы его в общественном мнении более, чем ее.
Попытка развода могла привести только к скандальному процессу, который
был бы находкой для врагов, для клеветы, унижения его высокого положения в
свете. Главная же цель - определение положения с наименьшим расстройством -
не достигалась и чрез развод. Кроме того, при разводе, даже при попытке
развода очевидно было, что жена разрывала сношения с мужем и соединялась с
своим любовником. А в душе Алексея Александровича несмотря на полное теперь,
как ему казалось, презрительное равнодушие к жене, оставалось в отношении к
ней одно чувство - нежелание того, чтоб она беспрепятственно могла
соединиться с Вронским, чтобы преступление ее было для нее выгодно. Одна