Анна Каренина
Шрифт:
Она не выглянула больше. Звук рессор перестал быть слышен, чуть слышны
стали бубенчики. Лай собак показал, что карета проехала и деревню, - и
остались вокруг пустые поля, деревня впереди и он сам, одинокий и чужой
всему, одиноко идущий по заброшенной большой дороге.
Он взглянул на небо, надеясь найти там ту раковину, которою он
любовался и которая олицетворяла для него весь ход мыслей и чувств нынешней
ночи. На небе не было более ничего похожего на раковину.
вышине, совершилась уже таинственная перемена. Не было и следа раковины, и
был ровный, расстилавшийся по целой половине неба ковер все умельчаюшихся и
умельчающихся барашков. Небо поголубело и просияло и с тою же нежностью, но
и с тою же недосягаемостью отвечало на его вопрошающий взгляд.
"Нет, - сказал он себе, - как ни хороша эта жизнь, простая и трудовая,
я не могу вернуться к ней. Я люблю ее".
XIII
Никто, кроме самых близких людей к Алексею Александровичу, не знал, что
этот с виду самый холодный и рассудительный человек имел одну,
противоречившую общему складу его характера, слабость. Алексей Александрович
не мог равнодушно слышать и видеть слезы ребенка или женщины. Вид слез
приводил его в растерянное состояние, и он терял совершенно способность
соображения. Правитель его канцелярии и секретарь знали это и предуведомляли
просительниц, чтоб отнюдь не плакали, если не хотят испортить свое дело. "Он
рассердится и не станет вас слушать", - говорили они. И действительно, в
этих случаях душевное расстройство, производимое в Алексее Александровиче
слезами, выражалось торопливым гневом. "Я не могу, не могу ничего сделать.
Извольте идти вон!" - кричал он обыкновенно в этих случаях.
Когда, возвращаясь со скачек, Анна объявила ему о своих отношениях к
Вронскому и тотчас же вслед за этим, закрыв лицо руками, заплакала, Алексей
Александрович, несмотря на вызванную в нем злобу к ней, почувствовал в то же
время прилив того душевного расстройства, которое на него всегда производили
слезы. Зная это и зная, что выражение в эту минуту его чувств было бы
несоответственно положению, он старался удержать в себе всякое проявление
жизни и потому не шевелился и не смотрел на нее. От этого-то и происходило
то странное выражение мертвенности на его лице, которое так поразило Анну.
Когда они подъехали к дому, он высадил ее из кареты и, сделав усилие
над собой, с привычною учтивостью простился с ней и произнес те слова,
которые ни к чему не обязывали его; он сказал, что завтра сообщит ей свое
решение.
Слова жены, подтвердившие его худшие сомнения,
в сердце Алексея Александровича. Боль эта была усилена еще тем странным
чувством физической жалости к ней, которую произвели на него ее слезы. Но,
оставшись один в карете, Алексей Александрович, к удивлению своему и
радости, почувствовал совершенное освобождение и от этой жалости и от
мучавших его в последнее время сомнений и страданий ревности.
Он испытывал чувство человека, выдернувшего долго болевший зуб. После
страшной боли и ощущения чего-то огромного, больше самой головы,
вытягиваемого из челюсти, больной вдруг, не веря еще своему счастию,
чувствует, что не существует более того, что так долго отравляло его жизнь,
приковывало к себе все внимание, и что он опять может жить, думать и
интересоваться не одним своим зубом. Это чувство испытал Алексей
Александрович. Боль была странная и страшная, но теперь она прошла; он
чувствовал, что может опять жить и думать не об одной жене.
"Без чести, без сердца, без религии, испорченная женщина ! Это я всегда
знал и всегда видел, хотя и старался, жалея ее, обманывать себя", - сказал
он себе. И ему действительно казалось, что он всегда это видел; он
припоминал подробности их прошедшей жизни, которые прежде не казались ему
чем-либо дурным, - теперь эти подробности ясно показывали, что она всегда
была испорченною. "Я ошибся, связав свою жизнь с нею; но в ошибке моей нет
ничего дурного, и потому я не могу быть несчастлив. Виноват не я, - сказал
он себе, - но она. Но мне нет дела до нее. Она не существует для меня..."
Все, что постигнет ее и сына, к которому, точно так же как и к ней,
переменились его чувства, - перестало занимать его. Одно, что занимало его
теперь, это был вопрос о том, как наилучшим, наиприличнейшим, удобнейшим для
себя и потому справедливейшим образом отряхнуться от той грязи, которою она
забрызгала его в своем падении, и продолжать идти по своему пути деятельной,
честной и полезной жизни.
"Я не могу быть несчастлив оттого, что презренная женщина сделала
преступление; я только должен найти наилучший выход из того тяжелого
положения, в которое она ставит меня. И я найду его, - говорил он себе,
хмурясь больше и больше.
– Не я первый, не я последний". И, не говоря об
исторических примерах, начиная с освеженного в памяти всех Прекрасною Еленою
Менелая, целый ряд случаев современных неверностей жен мужьям высшего света
возник в воображении Алексея Александровича. "Дарьялов, Полтавский, князь