Анна навсегда
Шрифт:
Сейчас, спустя столько времени, я вспоминаю это всё с улыбкой. Я была такой смешной, такой наивной, такой глупой девчонкой. Я до электромагнитных импульсов в душе искренне верила в то, что если мне удастся его довести до края, то он широким взмахом руки откроет дверь и скажет мне одно - единственное слово: "Проваливай". И я тогда так осторожно подойду к нему, ожидая подвоха. Но его не случится. Всё будет честно. Он даже не повернется взглянуть мне в след, а я изо всех сил побегу по подвалу в сторону дневного света. Туда, где есть еще хоть что - то помимо меня, него и четырех бетонных стен, обшитых дешевой фанерой для лучшей звукоизоляции. Как можно дальше от этого заплесневелого дна, в котором я обитала несколько долгих, нескончаемых недель. Я приду домой, к мужу, который будет ждать меня по - прежнему. И он запишет меня на прием к психотерапевту, чтобы я смогла справиться с тем, что мне пришлось
Подсознание, вопреки моим желаниям, услужливо задавало неудобные для меня вопросы: "А что ты пережила? Пытки? Страдания? Невыносимую боль? Насилие? Ты, Николь, пьешь вино, смотришь мелодрамы, питаешься роллами и наслаждаешься заботой и теплом от собственного похитителя". Но мне не хотелось слышать собственные мысли. Сейчас они были не на моей стороне. Ведь я пережила заточение, а это уже, между прочим, очень страшно. Прошлая Я читала о том, что одна из форм пыток: оставить человека наедине с собой в замкнутом пространстве. "А разве ты не самодостаточна настолько, что нахождение наедине с собой становится пыткой для тебя?" - предательски возникал в моей голове вопрос из ниоткуда.
Всю жизнь я мечтала остаться в уединении. В абсолютном и запредельном одиночестве. Чтобы как минимум месяц меня не потревожила ни одна живая душа. Мне необходимо было закрыться в темной комнате с опущенными шторами, без еды и с большим количеством алкоголя. Я любила творить по ночам в тандеме со стаканом коньяка со льдом. Чтобы создать шедевр, мне необходима была ночь длиной минимум в месяц. И неограниченный доступ к бару. Мне нужно было погрузиться в пьяную депрессию. Только в таком состоянии я могла отбросить в сторону все свои комплексы и написать душой. Написать нечто принципиально новое. Омерзительную, но фантастическую историю о любви и ненависти, о злости и предательстве, о других мирах и путешествиях во снах, о войне после апокалипсиса и спасении. Нечто в стиле Чака Паланика, от чего захочется стошнить свой завтрак в унитаз, но после открыть следующую страницу, чтобы узнать, чем же всё кончится.
Я много писала, ведь это было моей единственной зависимостью, но никогда не пыталась отправить свои рукописи в издательство, поскольку мои истории не выдерживали критики даже моего Мужчины, такого далекого от любого из творческих процессов. Мне казалось, что в крупном издательстве работники не смогут осилить и страницы моего пьяного бреда с налетом осеннего уныния.
Сейчас удача была на моей стороне, несмотря на обстоятельства. Мой любимый писатель не устает повторять, что писать нужно о том, чем ты живешь, о том, что живет внутри тебя. Выпусти своих внутренних демонов наружу, и ты создашь нечто бескомпромиссно новое. У таких книг всегда есть душа, неважно о чем они и на каком языке написаны. Если у книги есть душа, то это чувствуется с первых строк. Мои книги были бездушными, потому что фантастику я не любила никогда. Та фантастика, что жила в моей голове была на уровень ниже той, что издавалась в красивом переплете на шероховатых ароматных страницах. У меня не было имени, которое знала бы вся страна. У меня не было стихов, на которые можно было сделать звучную аранжировку. У меня не было денег, чтобы провести широчайшую рекламную кампанию и издаться за свой счет. Всё, что находилось в моем распоряжении - это образы в моей голове, которые хотелось выпустить на страницы жить собственной жизнью. Однако всё упиралось в место действия и сюжет. Образы упорно не желали укладываться в рамки, которые были наложены на них мною же.
Теперь я могла заработать себе имя благодаря тому, что происходит со мной здесь и сейчас. Чутьё журналиста надрывая связки голосило о том, что мне нужно всего лишь завести личный дневник с описанием ежедневного нехитрого быта и моих отношений с похитителем, как можно ближе к реальности, немного приукрасив действительность литературным словцом. А когда я выйду отсюда, то отправиться прямиком в одно из многочисленных ток - шоу для домохозяек, что обычно крутят в прайм - тайм. Всю программу я буду вести себя как беглая сумасшедшая, брошусь драть волосы одной из почтенных дам на скамье мнимых экспертов, обзову говнюком психолога, и в конце объявлю, что у меня с собой имеется рукопись того кошмара, что мне пришлось пережить. Аудитория ахнет. Все издательства будут бороться за право издать меня. А наивные, как дети, домохозяйки ринутся в книжные магазины и будут стопками скупать мою историю за баснословные суммы, утирая платочками слёзы от моих наигранных припадков. Пусть я останусь автором одной книги, но зато всё это будет принадлежать лишь мне одной. Моя жизнь станет недосягаемой мечтой для каждой из этих домохозяек, что будет читать мою книгу, одной рукой накручивая бигуди на жженые волосы, а
Посмотрела бы я на них, окажись они в вонючем подвале, сплошь покрытом грибком от постоянной сырости, и с фанерными листами на стенах, которые скрывали под собой заросли мутновато-молочной плесени. Где нет солнечного света, да и вообще, света, как такового, если не считать диодную ленту, криво наклеенную по периметру фальшивого окна. Где нет душа, и за всё время моего нахождения здесь я не мылась еще ни разу. Где нет даже туалета, не считая ржавого ведра в углу рядом с дверью, находясь возле которого я прислушиваюсь к каждому шороху, чтобы в случае внезапного прихода своего похитителя успеть застегнуть комбинезон и отойти к противоположной стене. Ведра, которое Арис, кстати, не всегда успевает вынести вовремя, и оно может часами благоухать на всю мою камеру размером не более пяти шагов. Где нет вентиляции и воздух затхл настолько, что в легких у меня развелась сырость, пригодная для размножения грибка такого же, как на стенах подвала. Где единственным моим развлечением являются три подхода по двадцать приседаний.
Последние несколько дней я провела в осознании того, что я жду, когда же придет Арис, и я больше не буду сидеть одна, отрезанная от всего мира.
Мне хотелось узнать новости с параллельной, свободной, жизни, но он старательно ограждал меня от всего, что я могла узнать со стороны. Об интернете речи не шло. Арис отказывался принести мне даже газеты. Я жила чужой жизнью и чувствовала, как начинаю мириться с новым именем, новым мужем и новым домом. Иногда я задавала себе вопрос: полюбила ли я его? И спокойно выдыхала, осознавая, что моя ненависть к нему крепнет день ото дня. Но он был единственной моей связью с внешним миром, с реальной жизнью.
Я перевернулась на спину и забросила ноги на стену. Педикюр на ногах до сих пор был неплох, как напоминание о том, что моя прошлая жизнь еще не потрачена безвозвратно.
Свесив голову с матраса вниз, я оглядывала своё место заточения с этого непривычного для меня ракурса. Над головой зияла тёмная пробоина в потолке, которую проломил для меня Арис.
Было бы глупо с моей стороны не использовать шанс. Я огляделась, дабы убедиться, что я в полном одиночестве, и поднялась со своего матраса, готовая сделать еще одну безуспешную попытку. Да, она стала полнейшим провалом, о чем я говорю сразу, даже не пытаясь устроить интригу, как в американских фильмах про шпионов.
О чем я думала в тот момент? Ни о чем. Я просто наделась на то, что если Арис был мертвецки пьян, то он забыл о дыре в потолке и сейчас видит крепчайший сорокаградусный сон, пока я тут взбираюсь в вентиляционное отверстие. Это было несложно. Мои девятнадцать градусов внутри тоже давали о себе знать. Вся моя суть жаждала приключений, пусть и обреченных на провал. Мне было не важно, куда ведет вентиляционный ход и, уж, тем более, тогда я не думала о том, что могу застрять в узкой трубе. Я же опытный журналист со стажем! Я бывала там, где не ступала нога любого адекватного человека в нашем городе.
Неожиданно легко подтянувшись, я уперлась ногами в прогнившие стенки, дотронуться до которых в прошлой жизни мне не позволило бы обострённое чувство брезгливости. Здесь же оно предпочло заткнуться само и заткнуть подкативший к горлу приступ тошноты. Нужно было решаться сейчас или спускаться вниз и ложиться спать. Запах содержимого ведра из моей тюрьмы, ласково подтолкнул меня вверх, к цели. И я приняла положение, в котором мне не грозило рухнуть вниз и ушибиться о торчавшие по краям дыры в потолке обломки фанеры и, наконец, огляделась. Впереди была грязь, холод металла и неизвестность. Не знаю, сколько я ползла по ржавой и скользкой трубе, но, поскольку это было чрезвычайно трудно и мерзко, то мне показалось, что прошло не меньше двух часов. Когда же впереди замаячил непонятный голубоватый блик, похожий на лунный свет, я ускорилась и забыла об осторожности. Мысль о скором возвращении домой согрела меня и придала сил. На расстоянии вытянутой руки от меня виднелась кованая решетка. Очень похожая на ту, на которой мы с моим Мужчиной запекали крылышки барбекю по выходным. Следующий мой шаг тоже был удачным. Хватило одного удара, чтобы она с грохотом вылетела со своего места. Не прикрученная к стене решетка насторожила бы кого угодно, но только не меня. Вино внутри, намешанное с адреналином, подталкивало вперед, к неизведанному. То, что я поначалу приняла за лунный свет, на самом деле оказалось нежно - голубоватым светом ночника. Я свесила голову вниз и осторожно огляделась.