Аномалия
Шрифт:
От автопарка на вершину Холма можно было подняться без специального оборудования. Но вот дальше на север, за карьер и насыпь, без защитных костюмов ходить было чревато, лишь особенно отчаянные инсайдеры из числа удачливых авантюристов решались заходить за Черный Холм. Вернувшихся назад можно было пересчитать на пальцах одной руки.
– Нужны «баклажаны», – произнес Иван, вглядываясь вдаль. Куликов бросил на него внимательный взгляд.
Мысль идти к центру Медузы у каждого из них уже некоторое время крутилась в голове, но пока никто ее вот так откровенно не озвучивал. Причиной тому были слишком личные мотивы для такого решения. Каждый боялся, что его не поймут, будут отговаривать. Но еще страшнее было то, что поймут и пойдут следом, тем самым подвергая себя смертельному риску. Такой судьбы для друзей никто не хотел.
Но вопрос назрел. И каждый знал мотивы другого, пусть и не озвученные вслух. Пришло время выкладывать карты на стол, и Иван сделал это первым.
Поэтому Виктор лишь кивнул, придерживая рукой кепку.
Раз нужны, значит, будем искать.
– Я знаю только одно место, где теперь можно достать «баклажаны», – сказал Виктор. – И это место мне очень не нравится. Это четвертый корпус Института.
Ему вспомнился поход в окружающую здание НИИ рощу, где в воздухе плавали трупы, его передернуло.
– Хорошо бы Ниндзя с собой взять, – добавил он.
Прошло двое суток. Ниндзя не появился. Виктор все так же с удовольствием общался с девушкой, с тревогой всматриваясь в далекий дым, поднимающийся у границы Периметра. Вечером были видны алые вспышки работающих огнеметов, слышен стрекот тяжелых пулеметов. Несколько раз небольшие отряды спецназа Комитета появлялись у Маяка. Дважды пытались проникнуть внутрь, но лишь потеряли людей. Судя по всему, Комитет проявлял любопытство к загадочному «свету-в-окне», но изучение феномена в его планы пока не входило.
Иван с наступлением сумерек снимал очки и обходился без них. Цвет глаз заметно потемнел, стал светло-карим. Без очков лицо стало намного выразительнее, но на нем редко отражалось что-то еще, кроме тяжелых раздумий и внутренних разногласий. Иван все больше старался остаться один, надолго погружался в свои мысли.
Вот и в этот раз он сидел у окна, смотря на далекие огни по ту сторону Периметра. Иван, в отличие от Виктора, не курил, предпочитал по примеру Ниндзя коротать время за чашкой чая.
Куликов пришел, когда уже стемнело. Пожелав спокойной ночи девушке, он вновь погрузился в тяжелые думы, мысли тяжелыми валунами ворочались в голове.
Вошел в комнату, увидел сидящий у окна силуэт.
– Не спится? – спросил он у Ивана.
– Нет, – коротко ответил тот. – Не спится.
Куликов прошел, остановился у другого края подоконника, напротив друга.
– Думаю, нам стоит обсудить кое-что.
– Если ты так считаешь, – пожал плечами Иван. – Но я для себя все решил.
– Тебе-то зачем идти за Холм?
– А тебе?
Виктор облокотился о прохладную поверхность подоконника, сложил руки на груди:
– Знаешь, еще три недели назад я думал о том, что не осталось в мире ничего, что могло бы меня заставить почувствовать вкус к жизни. Я жил по инерции лишь потому, что не могу сдаться. Я не видел перспектив, жил одним днем. Понимаешь, очень хреново жить, когда нет причин, ради которых стоило бы умереть, – Куликов закурил, несколько раз чиркнув спичкой по мятому коробку. – Раньше мне было бы все равно. Я жил бы ради себя и не думал о будущем. Но теперь я так не могу. Слишком много за последнее время умерло тех, кому бы я мог помочь. Мог, но не сделал этого. Теперь вот у меня снова появилась причина отдать свою жизнь не впустую. А если получится, то и придать ей новый смысл. Я не хочу упускать такой шанс. Я не хочу, чтобы Киры не стало.
Лицо Ивана, высвеченное из темноты огоньком сигареты, повернулось к Виктору. Блеснули внимательные глаза:
– Эта девушка действительно так важна для тебя?
Виктор ответил не сразу. Он сначала кивнул, сделал несколько длинных затяжек, тонкой струйкой выпустил клуб дыма:
– Я скажу так. Эта девушка единственное, что важно для меня. Она не такая, как я, она чище, лучше. Она не заслужила такой судьбы. Ей нужна помощь, она надеется на меня. Если дом взорвут, то она умрет. Даже если не взорвут, ее существование нельзя назвать жизнью. У нее, кроме меня, никого нет.
– А еще ты ее любишь, – тихо добавил Иван.
Куликов лишь вздохнул, затушил окурок. Спросил:
– Ну а с тобой что не так?
– А что со мной так? – вопросом на вопрос ответил Иван. – Я даже не знаю, кто я такой на самом деле. Думаешь, мы тогда поговорили, и все, тема закрыта? Для вас, может быть, а я не могу вспомнить ничего из своего детства, из юности, вообще ничего из жизни до Медузы. На мне нет ни единого шрама, ни одной родинки или болячки. Думаешь, меня это не беспокоит? А самое страшное, знаешь что? Что когда ты начинаешь рассказывать про своих родных, какие-то истории, которые происходили с тобой, то у меня такое чувство, что я все это уже слышал. У меня постоянное дежавю. Но я же не дурак, я понимаю, что это не моя жизнь. А моя-то где? И главное, зачем тогда я, если есть ты? Кто это со мной сделал?
Иван повернулся к окну, глухо закончил:
– Я не могу не думать об этом. И эти мысли сводят меня с ума.
Повисла тишина, прерываемая голосами Медузы. Наконец Виктор произнес:
– Ниндзя так и не пришел.
– Если он не появится завтра, то пойдем вдвоем, – ответил Иван.
– Да. Так и сделаем.
Виктор похлопал товарища по плечу, оттолкнулся от подоконника. Иван откинулся на спинку стула, закрыл глаза, слушая звуки с улицы.
Спать они легли поздно.
Глава 29
Три «цеппелина» проплыли в нескольких метрах от притаившихся людей, важно покачивая полупрозрачными боками. Стайкой нырнули в арку и скрылись за углом, оставив легкий запах сероводорода.
Виктор отлепился от стены, подал сигнал Ивану продолжать движение. Иван неслышно вышел из кустов на другой стороне улицы, кивнул, опуская ствол автомата.
Пошли, перекрестно прикрывая углы. Двигались равномерно, периодически останавливаясь и осматриваясь. Виктору пришлось отказаться от своей системы ходьбы с применением ветки: этот район кишел хищными тварями, и нужно было быть готовым стрелять в любую секунду.