Аномальная зона
Шрифт:
– А как же… администрация лагеря? Им же надо удостовериться в смерти осуждённого?
– Спишут, – пожал плечами дневальный. – В первый раз, што ли? Нарядчик доложит потом. Через месячишко-другой. А для достоверности руку отрубленную предъявит.
– А проверки наличия у вас, что не проводятся? – не отставал, выпытывая подробности здешнего обустройства, Фролов. – Разве вас вохра по головам не считает?
– Считают. Иногда, – сплюнув сквозь зубы, пояснил шнырь. – Бежать отсюда всё равно некуда. План производственный мы выполняем. Сверка наличия заключённых недавно была. Так чего дёргаться?
– Резонно, – согласился милиционер, соображая, что, если навострить лыжи в ближайшие дни, то вохра о том нескоро дознается. Бригадир, конечно, стукануть может насчёт пропажи новичка, но поскольку от побегов здесь, судя по всему отвыкли, то всем проще будет считать, что исчезнувший погиб. А для этого нужно подбросить убедительное доказательство такой версии. Например, одежду на берегу подземной реки: дескать, рыбу ловил да утоп. Тогда, глядишь, и зеки-активисты наверх докладывать не поспешат. А будут максимально долго тянуть, получать и сжирать пайку того, кого считают покойником.
Неожиданно по всему подземелью разнеслись гулкие удары. Словно колокол звонил где-то под каменным куполом мрачной пещеры.
– Шабаш, конец смены, – заметил дневальный. – Слышь, в рельс бьют? Щас народ с работы вернётся. У нас, парень, заведено так: новенький рядом со мной стоит и со всеми здоровается. Если спросят, откуда, мол, земеля, – представишься. Тебе кликуху дать надо.
– Дали уже. Бригадир. Он меня Капитаном назвал.
– Ишь ты… Капитан… дальнего плаванья. Моряк – вся жопа в ракушках! – хмыкнул шнырь.
– Звание у меня такое – капитан, – хмуро пояснил Фролов.
– Так ты из вояк, што ли?
– Вроде того….
Под упругий гул рельса в озарённую алым пламенем пещеру потянулись из штреков тёмные толпы зеков. Их говор сливался с металлическим звоном, напоминал шум разгулявшегося в шторм прибоя, и милиционер невольно поёжился – среди этих угрюмых, теряющих человеческий облик людей, ему, может быть, доведётся провести остаток жизни. И то если повезёт и сходка не решит поставить бывшего мента на ножи.
7
Проходившие мимо работяги с интересом косились на новенького, но вопросов не задавали – тюремное бытие приучает к сдержанности. Фролов уже собрался было пристроиться в хвост очереди усталых мужиков, взбиравшиеся в затылок друг к другу на многоярусные террасы, как его хлопнули по плечу:
– Погодь, фраерок!
Капитан обернулся и увидел стриженого наголо зека. Тот оскалился, обнажив два ряда золотых коронок и, растягивая слова, предупредил:
– Будь здесь. Щас тебя на сходняк стребуют.
По обилию золота во рту, на татуированных пальцах рук, в мочках ушей Фролов догадался, что перед ним местный блатной. Капитан порылся в кармане, извлёк подаренный новопреставившимся кисет, развязал тесёмку, предложил урке:
– Угощайся, братан!
– Я тебе не братан, – скривился тот. – Может, ты по этой жизни ваще петух, а туда же – закурить предлагаешь!
– Ну, как хочешь, – пожал плечами Фролов и, уже ловчее свернув цигарку, присмолил её от буржуйки дневального. А потом попенял блатному: – Ты арестант наверняка правильный, с понятиями. Зачем незнакомого человека обижаешь? Был бы я опущенный, разве сунулся к отрицаловке с махрой? Я, конечно, блатного из себя не корчу, но по масти – твёрдый мужик. И не жлоб. А потому, сам закурив, из вежливости и тебе предлагаю. Непривычен в одиночку, под одеялом, пайку сжирать.
Блатной уже по-другому, с любопытством, осмотрел новичка. Засомневался:
– Ох, прикидываю я, в натуре, не простой ты фраерок… И на мужика что-то мало похож… Уж не вохровец ли засланный?
– Во! – показал ему капитан, задрав рукава, растёртые в кровь кандалами запястья. – Я вашим вохровцем таких плюх накидал, что они меня в железо заковали!
– Из вояк он, – подключился к разговору дневальный. – Может, даже и офицер. И погоняло у него Капитан.
– Разберёмся… – хмуро пообещал блатной. – Нам по хрену, кто кем на воле был. Там он, может, и генерал, а в лагере возле параши окажется…
Опять ударили в рельс – теперь не гулко, с оттяжкой, а по-иному, часто-часто – бум-бум-бум-бум…
– Пора. Давай двигай за мной, – высокомерно кивнул Фролову блатной и, не оглядываясь, нырнул в полумрак.
В центре пещеры довольно большое, с хоккейную коробку величиной, пространство оказалось запружено народом. На дощатом помосте, наскоро собранном, как решил милиционер, специально для сходняка, восседали на лавках человек двадцать. По одну сторону, судя по золотозубым улыбкам, урки, по другую – мужики-пахари. В центре высилось огромное, с прямой спинкой, кресло, больше напоминавшее трон, целиком отлитое из золота и украшенное затейливыми узорами, а также крупными камнями. По тому, как играли огнями на их гранях сполохи пламени, Фролов решил, что это – самоцветы, тоже, вероятнее всего, добытые в шахте.
На троне, явно великоватом для его комплекции, примостился довольно тщедушный и блестящий лысиной мужичок, облачённый в прохудившуюся во многих местах матросскую тельняшку. Его тощую шею змеёй обвивала массивная золотая цепь. Из засученных рукавов торчали синие от татуировок руки. В пальцах плюгавый пахан ловко перебирал крупные, аспидно-чёрные зёрна чёток.
Что главный подземный вор Веня Золотой, несмотря на хилое телосложение, смертельно опасен, милиционер понял по тому, как тот в полумраке безошибочно вычислил новичка, впился в него тяжёлым взглядом желтоватых глаз, и пока Фролов, направляемый тычками собравшихся, пробирался сквозь толпу, а потом вставал на отведённое для него место у подножья настила, пахан уже наверняка составил себе представление о новом зеке.
Капитан оглядел кучковавшихся вокруг перемазанных грязью и сажей, нестриженых и нечёсаных, обряженных в лохмотья подданных этого подземного самодержца и вскинул голову, стараясь держаться непринуждённо и независимо.
Пахан поднял исписанную синими наколками руку, и гвалт, разносившийся над толпой, стих мгновенно, с коротким выдохом, будто каждому из бубнящих монотонно зеков финский нож всадили под сердце.
Обведя взглядом народ, Веня Золотой остановил взор на Фролове и произнёс тихим, скрипучим голосом в мёртвой тишине: