Шрифт:
Если много пить (не воды, а чего покрепче), восприятие мира изменяется. Портятся перспективы. Невский скрючивается, а Мойка, напротив, распрямляется. Двоятся предметы. Смотришь на жену – а их две. С одной стороны – хорошо: две больше, чем одна. С другой стороны – а если скалкой врежут? Дуплетом?
Море опять же, как гласит пословица, становится «по колено». Эта метаморфоза тоже может обернуться как благом, так и бедой. В последний Новый год на Гагаринской произошел показательный случай, который долго обсуждали вся милиция и вся «скорая помощь». Пьяный гость выскочил на крышу (во многих питерских домах чердачные замки раскурочены ищущими тепла и уюта бомжами). Трезвый – вообще непьющий! –
У Роговых на лестничной клетке был сосед – запойный алкоголик. Даже неравнодушный к градусу Васин тесть Федор Ильич зарекся пить с Тарасом Тарасовичем. В итоге Тарасыч допился до «белочки». Сначала, как и полагается, видел чертей, а потом стал видеть – страшно сказать! – лидеров партии и правительства Советской эпохи. Правда, не в натуральную величину, а раз в десять-двадцать больше.
Страсти рассказывал: как Брежнев пытался с Адмиралтейского столпа ангела свинтить, а Романов, хозяин Смольного, ему не давал, отпихивал. Или как партийный идеолог Суслов Неву одним шагом перешагнул. А великий хоккейный вратарь Третьяк, которого воспаленное воображение соседа тоже записало в лидеры партии и правительства, поймал туристический вертолет, что над городом кружит, и откусил ему лопасть. Оно бы, конечно, любопытно на такие сцены вполглаза глянуть, да здоровье дороже.
Васю Рогова, впрочем, от пристрастия к тяжелому алкоголю Бог миловал. Ну, на праздники – дело святое, ну, после дежурства иногда, по настроению, может, пару раз в месяц. Ну, с тестем за ужином рюмку-две, но далеко не каждый день.
А вот пиво – другое дело. На пиво Василий, что называется, подсел. После работы с мужиками непременно бутылку, а иногда и две. И на обед – если в городе обедаешь, а не в Главке – бутылку. В какой-то момент Василий заметил, что происходит это практически ежедневно. Не то чтобы какой-то вред от этого – голова вроде свежая, ничего не болит. С реакцией все в порядке, показатели в стрельбе на уровне. Но все равно как-то…
Во-первых, дешевое-то пиво дешевое, но если умножить в день на две или на три дозы, а потом на количество дней в месяце – сумма приличная набегает. А иногда ведь хочется побаловать себя: не «Клинского» выпить, а платинового «Тинькова», который маленький, «0,33», а потому неизбежно приходится брать вторую. Во-вторых, животик… нет, еще нету, да и откуда в его возрасте, но какая-то, что ли, схема будущего пивного животика обозначилась. А в-третьих, Василий, как человек честолюбивый, просто не хотел зависеть от привычки. Что у него – силы воли нет? От какого-то там пива отказаться не сможет? Да раз плюнуть.
И отказался. Вообще. Наотрез. Сначала, выходя из Главка с коллегами, собиравшимися в скверике на углу Суворовского и Шестой Советской (а как раз начиналось лето, припекало – самый кайф для прохладного пива!), быстро прощался и ехал домой. Но потом стал задерживаться, и никакого дискомфорта рядом с друзьями, пьющими пиво, не испытывал. Любимов с Плаховым тянули «Балтику», а Рогов преспокойно брал себе «колу-лайт» и был доволен.
– В этой «коле», знаешь, сколько химической гадости? – усмехался Жора Любимов. – Почему ее весь мир пьет? И почему формула «колы» – коммерческая тайна? Потому что там наркотик специальный. Тебя подсаживают, и ты ее уже автоматически покупаешь.
– Как в «Вискасе», – добавлял Игорь Плахов. – Там тоже какие-то примеси, на которые у кошки зависимость вырабатывается.
– Так что пиво куда полезнее, – резюмировал Любимов. – Схожу-ка я еще за одной.
Но Рогов держался. Раскопал на книжном развале и подарил Любимову брошюру про пивных алкоголиков, которые начинают с бутылки в день, а потом не могут меньше, чем десять литров (на иллюстрации был один такой, который по десять литров в день: в форме Винни-Пуха, которая сказочному медведю идет, а настоящему человеку не очень). Нашел в Главке единомышленников. Гришу Стрельцова, которому как раз срочно нужно было уменьшать «пивной живот». И Семена Черныгу, который и в принципе алкоголь не сильно уважал (соглашался, скрепя сердце, на официальных мероприятиях принять пару рюмок за здоровье начальства). Даже договорились съездить втроем на несколько дней в деревню, где Васин тесть домик по дешевке купил: чтобы поддержать трезвый образ жизни живительным свежим воздухом.
Отпустили их нехотя: в городе ожидался саммит пресловутой «Большой Восьмерки», и все подразделения переводились на усиленный режим службы аж за месяц.
– Мы-то тут при чем? – ворчал, как всегда, Любимов. – Мы «убойный» отдел. Чистоту на улицах поддерживать? Метлы выдадут?
– А если кого из «восьмерки» убьют?! – возбужденно шептал Шишкин.
– Да бросьте, как там убьют с такой охраной! Разве что они сами друг друга перестреляют.
– Скорее, глотки перегрызут, – хмыкнул Рогов.
Так вот, возвращаясь к началу нашего рассказа: да, если много пить, восприятие мира изменяется. Но Рогов обнаружил другой, более удивительный закон: оно изменяется, и если долго не пить! Меняются повадки: первую неделю еще косишь привычно на ларек или в витрину магазина, а потом, не поворачивая головы, спокойно проходишь мимо – новой совсем, решительной, гордой походкой. Как-то лучше начинаешь видеть. Краски становятся ярче, свежее. Обращаешь внимание на детали, которых раньше не замечал: то новую скульптуру на хорошо знакомом доме обнаружишь, то заметишь, что у буфетчицы Акулины в Главковской столовой разного цвета глаза – один ореховый, а другой изумрудный (значит, у кого-то в родне был незалеченный сифилис. Не зря говорят: «Бойся рыжих и тех, у кого глаза разного цвета!»).
И думаешь, что если не попить с годик (не смейтесь, такое возможно), то явятся и вовсе удивительные дивные виды.
Поэтому, сойдя с рейсового автобуса «Сольцы – Новгород» на обочине лесного шоссе, Василий поначалу принял за «безалкогольную» галлюцинацию одинокое строение с надписью «SALOON».
Надпись – ладно. И на клетке с буйволом можно написать «слон», и на сарае известно что написано, хотя там всего-навсего дрова.
Но тут форма соответствовала содержанию: перед оперативниками и впрямь красовался «салун». Строение точно повторяло облик американского бара времен покорения Дикого Запада. Ну, каким мы знаем этот бар по голливудским кинопостановкам. Рядом – конюшня. К крыльцу привязана оседланная лошадь необычайной окраски: темно-шоколадного цвета с белыми пятнами, разбросанными так же равномерно, как темные пятна на шкуре ягуара.
Василий осторожно посмотрел на Семена и Гришу. Нет, похоже, ему не привиделось. Коллеги, опустив шмотки на траву, взирали на удивительную декорацию со столь же изумленными лицами.
– Настоящему индейцу завсегда везде ништяк, – вспомнил Семен популярную песенку. – Как бы не напал сейчас… настоящий индеец.
– Индеец не индеец, а ковбой из бара выйти должен, – предположил Стрельцов.
Ковбой себя ждать не заставил. В широкополой шляпе, в дурацкой жилетке, с каким-то шнурком на шее, в сапогах – бодро выскочил из дверей человек. Мало того, что в жилетке: два пистолета за поясом, помповое ружье за спиной.