Шрифт:
В зале суда было душно. Решетки не позволяли широко отворить окна, да если бы и позволили, воздух на улице напоминал топленое молоко. Судья Семенова, не самая молодая и, деликатно выражаясь, не слишком стройная женщина, читала приговор уже скороговоркой, глотая слова, поскорее бы закончить.
— Фыдралнысудкырвскырнагдасппетербурга... — впрочем, все понимали, что имеется в виду «Федеральный суд Кировского района города Санкт-Петербурга».
— Пыдпрдырстыдытнароднсудисеменовой... — разумеется, под председательством народного судьи Семеновой.
Вон она, Семенова, стоит, зачитывает, и все на нее смотрят. И то, что народный она судья, тоже всем ясно. У нас все судьи народные, кроме присяжных. Но даже без очков видно, что присяжных здесь нет. Трое всего за столом. Так что и это можно пропустить: интересно, что будет дальше...
Изнывали от жары сержанты-конвоиры Малышев и Наумов, в соответствии с Уставом застегнутые по самое не могу. Изнывал прокурор Павлюченко в своем строгом кителе. Маленький ушастый адвокат Беломлинский, известный своей невезучестью, мог бы, в принципе, не изнывать: закон не требовал от него облачаться в черный шерстяной костюм и так крепко затягивать петлю галстука. Но Беломлинский уважал суд и всегда одевался подчеркнуто церемонно.
Легче было публике — свидетелям да родственникам, одетым откровенно по-летнему. Да еще, пожалуй, подсудимому Кедрову, кряжистому мужику, который в кроссовках, трениках и широкой спортивной куртке чувствовал себя посвободнее. Если, конечно, так можно выразиться о человеке, который в следующую секунду услышал:
— ... признал виновным гражданина Кедрова Сергея Федоровича в совершении преступления, предусмотренного частью второй пункт «а» и частью третьей пункт «б» статьи сто пятьдесят девятой Уголовного кодекса Российской федерации,— мошенничество в крупном размере, совершенное группой лиц,— здесь судья Семенова продемонстрировала, что может говорить уверенно и внятно. Но все же потянулась перед решающей фразой к графину. Ее услужливо опередил сухонький старичок — народный заседатель, налил воды в граненый стакан. Семенова сделала глоток.
В этот момент в зале суда появилась муха. То есть в зале были и другие мухи, но вели они себя тихо, уважая значимость момента. К тому же все это были мухи невеликие размером. Но теперь в зале возникла муха-гигант, муха-монстр. Она гудела тромче и грознее Семеновой. Бесцеремонно заявляя о себе в напряженной тишине.
Муха облетела краснолицего прокурора Павлюченко — тот гордо не повел густой бровью.
Муха продефилировала перед глазами адвоката Беломлинского — тот дернулся, хотел ударить наглое насекомое, но передумал и лишь нервно поковырялся в носу.
Муха приземлилась на лоб сержанта Малышева, но конвоир согнал зловредную тварь энергичным кивком головы.
Наконец муха залетела в клетку к подсудимому... и мгновенно оказалась в плену. В двойном плену. Во-первых, внутри клетки. Во-вторых, Кедров махнул рукой,— казалось бы, почти лениво, но возмутительница спокойствия уже жалобно и приглушенно забилась у него в кулаке.
Кедров опустил кулак и с достоинством кивнул: продолжайте. В смысле, заканчивайте уже.
— ...И назначил ему наказание в виде восьми лет лишения свободы с отбыванием его в колонии строгого режима. Приговор может быть обжалован в течение семи дней с момента его провозглашения.
Зал загомонил, судья и заседатели стали собирать бумаги со стола. Адвокат Беломлинский позволил себе ослабить узел на галстуке, расстегнул верхнюю пуговицу.
— Что, Юлик, опять проиграл?..— хлопнул его по плечу прокурор.— На сколько лет ты ставил, на шесть?.. Сто грамм за год. Значит, с тебя двести грамм. Только «пятизвездочного», Юлик!
Адвокат вздохнул. Подсудимый выпустил муху. Она взвилась к потолку и обиженно загудела, кружась вокруг люстры. Наумов приготовил наручники и загрохотал ключами, открывая дверь клетки. Малышев, соблюдая все правила страховки товарища, внимательно следил и за его действиями, и за движениями подсудимого. Дверь клетки открылась, Наумов сделал шаг внутрь. И тут произошло невероятное. Осужденный Кедров Сергей Федорович выхватил из-под куртки пистолет имени Макарова и, наставив его на Наумова, заорал так, что хлопнула оконная створка:
— Все на пол!! Убью, нах!!
Присутствующие словно поперхнулись своим гомоном.
— Кедров, не усугубляйте... — нерешительно произнес прокурор.
— Кедров, где вы взяли пистолет? — истеричным фальцетом выкрикнул адвокат.— Я вам его не приносил!
При этом адвокат быстро оглядел присутствующих, словно бы призывая их в свидетели: не приносил я ему «Макарова», не приносил!..
Но кого это сейчас волновало?..
Грохнул выстрел. Кедров пальнул над головой Наумова в потолок. Никто из присутствующих даже не заметил, что пуля, как зенитная ракета, срезала на лету гигантскую муху. Наверное, и сама супермуха не успела этого сообразить...
— На пол, я сказал!!! — орал Кедров. И больно ткнул стволом в грудь Наумова.— А ты назад, нах!.. И без глупостей!!
Первым опустился на пол старичок-заседатель. За ним остальные. Наумов, пятясь, вышел из клетки.
— Ко второму пристегнулся — быстро!! — скомандовал Кедров, кивая на Малышева.— Живо или башку разнесу!!!
Наумов медленно опустился на колени, нацепил один наручник на правую руку Малышева, второй — на свою левую. Кедров, продолжая держать его под прицелом, попятился к двери. Шустрый осужденный уже взялся за ручку, когда Наумов резким движением выхватил из кобуры пистолет...
Но инициатива была на стороне беглеца. Он дважды выстрелил Наумову в грудь и, не попрощавшись, покинул зал судебного заседания.
Юля Виригина всю жизнь проучилась в одной и той же школе. Всю жизнь прожила в одном и том же доме. Бессчетное количество раз ходила по одной и той же дороге.
Через садик (или в обход — в те два или три года, когда в школе была вторая смена и возвращаться домой приходилось темными зимними вечерами).
Мимо кинотеатра, который некоторое время работал салоном по продаже дорогих автомобилей, потом вообще ничем не был, а теперь, как написали в газете «Мой район», снова скоро станет кинотеатром с гордым названием «Синема-караван». Мимо булочной, которая так и осталась булочной.
По мостику через речку.
По бульвару мимо кафе «Пегас» (раньше называлось «Снежинкой», а еще раньше никак не называлось), где — совсем ведь недавно!..— был выпит первый бокал шампанского...
Летом, когда вдоль бульвара липли к поребрикам бесконечные ленты тополиного пуха, и они так красиво и длинно горели, если бросить спичку... Юля вспомнила, как классе в пятом они с Антоном чуть не устроили настоящий пожар и убегали от дворника...
Весной, когда вдоль поребриков журчали ручьи, и мальчишки запускали там смастряченные из спичечных коробков кораблики...