Аномальщики. Трилогия
Шрифт:
Впрочем, давно это было, ещё до приснопамятной горбачёвской Перестройки. А Наташка родилась в 1992-ом году, когда СССР уже успешно распался, а страна начала - поступательно и неуклонно - погружаться в пучину бестолковых псевдо-рыночных реформ.
Удивительно, но новоявленных российских капиталистов чукотское золото, такое впечатление, совсем не интересовало. Почему? Может, было - просто-напросто - не до него? Мол, надо сперва приватизировать более лакомые и выгодные объекты? Или же, действительно, что-то там не заладилось с производственной рентабельностью, и по-настоящему сработали некие финансовые рыночные механизмы? Трудно сказать.... Тем не менее, для жителей Майского наступили тяжёлые и непростые
Посёлок постепенно ветшал: с домов облезала краска, водопровод и канализация постоянно ломались, некогда ровнёхонькие асфальтовые дороги превращались - прямо на глазах - в сплошные колдобины, ямины и рытвины. Поселковые власти только беспомощно разводили руки в стороны, мол: - "Ничем, граждане, не можем помочь! Нет денег совсем. Дай Бог, чтобы хватило на топливо - зиму продержаться.... Если не хватит? Замёрзнем, ясен пень. Всем посёлком, мать его, замёрзнем. Уезжайте, родненькие, пока не поздно, на Большую Землю! Сваливайте - к чёртовой матери...".
Многие жители, уволившись, покинули Майский. Те, понятное дело, кому было - где устроиться и обосноваться на Большой Земле.
Семейству Кулик было, как раз, куда уезжать - ленинградские родственники давно уже звали. Но отец Наташи был человеком совестливым, мечтательным и упрямым. Переживал, осунулся, зубами скрипел, бормотал что-то о подлых предателях и жуликах, но покидать суровые северные края, которым было отдано столько лет жизни, отказывался наотрез.
Восемь лет - переживал, скрипел и отказывался, а потом, вняв уговорам, доводам и мольбам жены, сдался.
Натка только-только закончила первый класс, когда Николай Алексеевич, отводя глаза в сторону, объявил:
– Всё, конец. Хватит мучиться. Так можно и с ума сойти. Сегодня подал заявление на увольнение, а главный инженер ГРП его подписал. Завтра получу окончательный расчёт, а через неделю будет рейс до Певека. Надо вещи собирать.
– Ура, наконец-то! Слава тебе, Господи всемогущий! Сбылись мои заветные мечты!
– обрадовалась Наткина мать, а потом засомневалась: - Много ли увезёшь на вертолёте? А, Коля?
– Сама, Веруня, решай. Не маленькая. Что взять с собой, а что оставить.
– Как это - оставить? Выбросить? Ну, ты даёшь...
Вечером следующего дня они с отцом отправились на рыбалку, причём, с ночёвкой. Зачем? Естественно, чтобы попрощаться с чукотской тундрой. Иначе было нельзя. Для тех, кто понимает, конечно.... Тундра, она очень красивая, живая и добрая. В том плане, что живой и доброй тундра бывает поздней весной, летом и ранней осенью. А всё остальное время она снежная, морозная, суровая и мёртвая. Но, всё равно, прекрасная, замечательная и вызывающая уважение...
Почему Наташкина мать осталась дома? Ну, как же, дела. Не до всякой свинячьей ерунды. Мол: - "Надо разбираться с нажитым имуществом. Собирать чемоданы и паковать сумки. А что не поместится, включая мебель, холодильник, телевизор и стиральную машинку, продать. Пусть, и за сущий бесценок. Копейка, как известно, никогда лишней не бывает. Тем более, по нынешним мутным капиталистическим временам...".
Отец и дочь, отважно оседлав старенький соседский мотоцикл "Урал", тронулись в путь. В мотоциклетную коляску они сложили продовольствие, тёплые вещи, снасти и удочки, а Натка расположилась на заднем сиденье, крепко держась ладошками за отцовские бока. Вообще-то, это было - за малостью лет пассажирки - грубейшим нарушением правил дорожного движения, но на заполярной Чукотке такими вещами традиционно пренебрегали, типа: - "В медвежьих углах - свои порядки и устои. Тундра - закон. Пьяный чукча с ружьём - хозяин. Тем более, шальные девяностые на дворе...".
Мотоцикл, сворачивая с одной разбитой дороги на другую, преодолел за час порядка тридцати пяти километров и, устало пофыркивая, остановился на каменистом берегу бойкого ручья, являвшегося полноценным притоком чукотской реки Паляваам.
Николай Алексеевич оперативно настроил две удочки: длинную - для себя, короткую - для Наташки. И, осмотревшись по сторонам, решил:
– Будем рыбачить вон за тем дальним перекатом. Только при забросах сильно удочкой не размахивай, крючок искусственной мушки может случайно зацепиться за прибрежные кусты. Отцеплять потом замучаемся...
За неполные полтора часа они наловили с десяток хариусов - так, ничего особенного, грамм по триста-четыреста каждый. После чего наскоро разбили походный лагерь, собрали - вдоль извилистого русла ручья - сухих веток и коряжин, развели скромный костерок, почистили пойманных рыбин, сварили в мятом котелке наваристой ушицы, похлебали от души и уселись на туристическом полихлорвиниловом коврике - любоваться на местные природные красоты и пейзажи.
Начиналась вторая декада июня месяца - самый разгар чукотских Белых ночей. На небе не наблюдалось ни единого облачка, а ярко-малиновое солнышко и не думало отправляться на заслуженный отдых. Лишь, соблюдая древний порядок мироздания, ненавязчиво обозначило окончание одного дня и начало дня следующего: солнечный диск плавно - на одну треть диаметра - скрылся за далёкой линией горизонта, после чего замер, а ещё примерно через полторы минуты, словно бы раздумав ложиться спать, уверенно двинулся вверх.
– Очень красиво, - вздохнула Натка.
– Очень-очень-очень...
С противоположного берега ручья донёсся неясный шум-гам, среди прибрежного кустарника заполошно замелькали тёмные тревожные силуэты.
– Что это такое, папа?
– заволновалась Наталья.
– Стая полярных оголодавших волков? Они хотят нас покусать?
– Не бойся, девочка, - успокоил отец.
– Нет никаких волков. Они ещё по прошлой зиме, спасаясь от лютых морозов, откочевали на юг, в Магаданскую область. Это северные олени кочуют. Меняют одно пастбище на другое.
– Поть, поть, поть, - известил глухой голос.
– Привал. Отдыхайте, не ссорьтесь и ждите меня...
– Это же Афоня, - обрадовалась Натка.
– Я узнала его по голосу.... Афоня, эй! Иди к нам!
– Иду, Птичка! Иду!
Кем был Афоня? Конечно же, чукчей. Только странным и очень беспокойным. Пропадал, появлялся вновь. И постоянно менял сферу деятельности, что для консервативных и медлительных чукчей не характерно. Бил китов и моржей, добывал песцов и чернобурок, работал на буровых установках помощником бурильщика, принимал участие - в качестве проводника и повара - в многочисленных геологических и геодезических экспедициях, трудился кочегаром в поселковой котельной, ну, и так далее, всего не перечесть. А года три назад Афанасий заделался оленеводом. Причём, успешным и удачливым оленеводом - капризные и своенравные северные олени слушались его беспрекословно. Ещё по посёлку ходили упорные слухи, что Афоня - на самом-то деле - является потомственным чукотским шаманом.... Слухи и слухи. Какой от них толк и прок? Одежды из них не сошьёшь, да в суп не положешь...