Анри Барбюс
Шрифт:
Барбюс благоговеет перед мужеством Золя, выступившего в защиту Дрейфуса, не только потому, что это выступление было защитой невинного, защитой справедливости вообще, но и потому, что оно было наступлением на силы реакции, создавшей дело Дрейфуса.
Страстный протест Золя против «дрейфусаров», его потрясшее весь мир «Я обвиняю» вошли в жизнь Барбюса вместе с романами «Западня», «Чрево Парижа», «Углекопы».
Безмерное горе и страдания народа открылись ему в романах Золя. Сколько грязи и зла! И какая смелость у писателя!
В 1901 году Золя председательствовал на знаменательном общественном собрании. Жорес говорил о романе Золя «Труд». Как всегда, он воспламенял слушателей жаром убежденности, своим редкостным ораторским даром. Собрание выразило сочувствие русским рабочим и интеллигенции, борющимся с самодержавием.
Именно в это время Барбюс ищет возможности встретиться с великим писателем, «шагнувшим прямо на линию огня», как он напишет о Золя позднее.
Их знакомство состоялось в 1901 году на улице Брюссель, в квартире Золя, которому молодой поэт принес том своих стихов. Барбюсу было в то время двадцать восемь лет. Свидание это запомнилось ему на всю жизнь. Он вспоминал потом, что Золя говорил ему о семье «великих и благородных писателей», и Барбюс добавлял: «Он имел больше прав говорить о них, чем кто бы то ни было».
Творчество Золя было для Барбюса школой. Вереница героев двадцатитомных «Ругон-Маккаров» проходила перед ним, когда он начал писать прозу: новеллы, а затем — роман.
В 1903 году в издательстве «Факел» вышла небольшая книга, ин-фолио.
Первый роман поэта!
Заглавие было туманно. Оно интриговало, намекало на какой-то глубокий смысл: «Умоляющие».
Кое-кто, прочитав заглавие, предвкушал встречу с перепевами известной античной трагедии. Но роман был далек от Эсхила.
«Это психологический и немного романтический этюд о душе молодого человека моего времени», — говорил Барбюс.
Он внес в историю героя романа Максимилиана много автобиографического. Маленькая семья: рано овдовевший мосье Дезанзак, чувствительный и полный забот о сыне; бонна Леонора и мальчик Максимилиан; их тихая жизнь, их скромные радости: прогулки на лодке, маленькие путешествия… Все это так похоже на детские годы самого автора. А юный Максимилиан, «прислушивающийся к своему сердцу», одинокий, мечтательный, несущий правду в самом себе, — не образ ли это юноши Барбюса?
Далее автобиографическое перерастает в обобщенное. Пройдя с Максимилианом его путь, Барбюс стремится найти синтез жизни, собрать воедино воззрения своего поколения.
Первая заповедь героя Барбюса — неверие. Вторая — свобода личности. Третья — милосердие, любовь к людям.
Одиночество в толпе — удел героя. Ни в коллеже, ни среди блестящей парижской молодежи он не был близок ни с кем. Женщины не принесли ему радости. Он не нашел в них святыни любви, которую долго и тщетно искал.
Максимилиан становится свидетелем отвратительных сцен, цинизм в отношении к женщине ранит молодого Дезанзака в той же мере, как и автора.
Когда в поисках истины и добра герой сталкивается с «умоляющими», то есть с сестрами-урсулинками, Максимилиан отталкивает их от себя своим неверием.
Пафос атеизма поднимает эту книгу над другими современными произведениями.
Веяния времени, тональность литературы fin du si`ecle [8] коснулись и этой прозаической вещи Барбюса. Он с увлечением выписывает эротические картины, наивно полагая, что это и есть истинное подражание Эмилю Золя.
Идеалы автора оставались расплывчатыми. В романе повторялись мотивы безысходности и одиночества. И все же «Умоляющие» написаны не тем юношей, еще ничего не изведавшим в жизни, который стенал и убивался в стихах, а человеком возмужавшим, страстно ищущим пути к справедливости.
8
Конца века (фр.).
Да и сама образная ткань книги становится яснее, строже. Постепенно уходит туманная символика. Ее заменяют вполне реалистические образы, язык утрачивает аморфность. Фразы чеканные, лаконичные. Ритм повествования несколько замедленный — мало действия, преобладает исследование, но движения души — само действие.
Поль Дезанж, автор популярной во Франции книги о Барбюсе, рассказывает, как он посетил маленькую виллу на Лазурном берегу, где трудился Барбюс. Критик запомнил слова писателя:
«Это моя тенденция… род мании… Я всегда хочу нарисовать нечто осязаемое, чего можно было бы коснуться, сконцентрировать свет на одном лице, обрамленном тенями, глубокими тенями».
Точь-в-точь как на полотнах Эжена Каррьера; Барбюс видел эти полотна, в мастерской художника и очень любил их.
Рисунок первой прозаической книги Барбюса уверенный, четкий. Книга написана талантливой рукой, рукой мастера. Однако чувствуется, что эта книга — трамплин. Автор напряжен, он готовится к прыжку, он уже готов сделать его, этот прыжок, в большую, идейную литературу.
Богемная литературная среда не одобрила романа Барбюса.
Некий литератор Расни, правда, находил его сильным и надеялся даже на присуждение автору Гонкуровской премии. Но книга вышла небольшим тиражом, обширной прессы не получила. Барбюс принял это как должное. Когда ему предлагали подумать о переиздании книги, он отказывался: «Зачем? Я уже далек от нее».
«Далек»? Но где же он?
Не успела просохнуть типографская краска на страницах «Умоляющих», как уже был набросан план новой книги.
Он обдумывал ее, а позднее писал в тихие ночные часы, достававшиеся ему как награда за день, полный забот. Он погружался в стихию творчества, стихию, которой мечтал отдаться целиком.
Часто до рассвета падала его острая угловатая тень на легкую занавеску окна.
Он работал так пять лет, вырывая время для творческих занятий у повседневной журналистской суеты. Служба у Лаффита занимала почти все дневные часы. Барбюс редактировал журнал «Я знаю все». Редактировать по тогдашним понятиям означало, что он «делал» этот журнал почти в одиночку. Изданию, рассчитанному на массового читателя, он пытался придать оригинальность и внести нечто свое в его довольно банальное содержание. Но эти стремления вошли в непримиримое противоречие с жестокими законами тиража.