Шрифт:
Глава I
Мы проходим мимо когда-то давно разрушенного дома, и я поднимаю голову, глядя ввысь на почерневшие глазницы окон. Почти сразу же опускаю, вспоминая о разбитом тротуаре, и, чтобы не споткнуться об обломки, стараюсь больше не смотреть по сторонам. Глядя прямо перед собой, полностью погрузившись в мысли и воспоминания, я ушла вперёд от матери и брата. Придётся остановиться и ждать их. Оборачиваюсь и наблюдаю, как Ник медленно переступает через осколки стекла и кирпичей, слабо держа за руку маму. Он выглядит измождённым и уставшим, а бледный цвет его личика вызывает жалость.
Но сейчас, созерцая эту сцену, я пытаюсь подавить в себе раздражение: мы опять зря потратили
Повсюду стали появляться черные рынки. Где-то военные закрывали на их существование глаза, потому что были в доле, где-то яростно с ними боролись, но рынки вскоре открывались вновь. У людей имелся огромный спрос на то, что там продавалось. Единственным нюансом была оплата на этих рынках: можно было расплатиться только наличными. Бумажные деньги и монеты, которые были упразднены государством ещё десять лет назад из-за нового штамма вируса. Заболеваемость и смертность были очень высоки, не смотря на карантинные меры, и тогда был принят закон о введении только безналичной оплаты. Оплата (как и многое другое) производилась через коммуникатор. Все операции отслеживались банком, все подозрительные переводы банк направлял военной полиции, и уже она выясняла, откуда пришел тот или иной перевод и где именно ты решил себе что-то купить. Коммуникатор был у каждого, вне зависимости желаешь ты им обладать или нет.
Так государство следило за каждым человеком, с рождения и до самого последнего вздоха. Неработающих людей могли арестовать и отправить на работы. Угольные шахты, к примеру, были далеко не самым страшным местом, куда можно было попасть.
Наличные нужны были как раз для того, чтобы ни банк, ни полиция не узнали о существовании черного рынка и того факта, что именно ты там приобрел. На натуральные продукты всегда есть спрос, поэтому многие фермеры, в обход военным, приезжали на рынки для того, чтобы продать продукты в обмен на наличные. На которые они, в свою очередь, покупали вещи, лекарства или услуги запрещенные государством.
Мне не нравилось то, что мы так рисковали, приходя в очередной раз на рынок за продуктами для брата, которые можно было достать только здесь. Поймай нас здесь военный патруль, мама сразу же лишится работы и будет отбывать наказание на работах или лишится жизни, а нас с братом поставят на учёт как потенциальных преступников. Хорошую работу, как и дальнейшее обучение, с такой пометкой почти невозможно найти.
Я стараюсь не смотреть на то, как Ник волочит ноги от усталости – путь был не близкий и мы все устали, но ему пришлось гораздо труднее. Я опускаю взгляд себе под ноги, лишь бы не смотреть на бледное и измученное лицо брата. Смотрю на тротуар около себя: разбитый асфальт, ямы, трещины из которых давно проросла трава, осколки стекла и мусор – я смотрю так, будто всё это вижу впервые.
Мой взгляд привлекает что-то блестящее в кустах рядом с тротуаром. Я подхожу ближе, чтобы рассмотреть, чисто из любопытства и скуки, что же это, в ожидании увидеть скорее осколки стекла или зеркала, нежели что-то более стоящее. Стараясь не привлекать к себе внимания, прищуриваюсь и понимаю, что на земле лежат несколько монет. Я оборачиваюсь на маму и брата, что уже поравнялись со мной. Мама незаметно кивает мне головой, увидев в кустах то же, что и я. Быстро наклоняюсь, и собираю все монетки. Их шесть штук, но номинал я не рассматриваю – деньги в моей руке могут увидеть и донести на нас, а могут и отобрать такие же, как и мы. Не успеваю положить находку в карман, как краем глаза замечаю на дороге патрульные броневики военных. Мама тоже замечает и идёт дальше, хладнокровно не обращая внимания на машины.
Дорога отклоняется от тротуара и делает большой крюк. Машины теряются из поля зрения, и мы ускоряем шаг, пытаясь как можно быстрее дойти до остановки, чтобы уехать на автобусе домой. За последние несколько лет количество автобусов резко сократилось и теперь транспорт ходит по строжайшему расписанию, и если пропустить нужный рейс, то следующий придется ждать около часа. Время до автобуса ещё есть, но мы всё равно идём быстро. Не доходя до автобусной остановки, мама поворачивает направо и идёт к бывшему скверу. Дорожек и тротуаров уже почти не видно под травой. Мы направляемся через весь сквер к аллее, на которой еще остались в некоторых местах скамьи – здесь трава уже полностью поглотила асфальт и нас не видно с проходящей рядом дороги. Наверное, когда-то давно, это место было красивым.
Мы садимся на единственную наиболее уцелевшую скамью. У неё есть стены – что самое главное они бетонные, а не стеклянные – это значит, что нас не видно с дороги, по которой проходит весь транспорт. Мама сажает Ника на скамью и садится сама – теперь их не видно с тротуара, откуда мы свернули.
Я стою напротив них, достаю монеты из кармана и начинаю пересчитывать их. Звук двигателя заставляет вздрогнуть. Хлопает дверь машины и мужские голоса тонут в шуме биения моего сердца. Я не заметила, что они ехали за нами, я достала деньги из кармана, даже не убедившись, что рядом никого нет. К горлу подступает ком, и мысленно я прощаюсь со свободой и своим будущим. Из машины выпрыгивает высокий парень и быстрыми шагами приближается к нам. Я инстинктивно сжала мелочь в руке, вместо того, чтобы выкинуть. Он идёт, глядя прямо в мои глаза, от чего меня охватывает паника. В одно мгновение он оказывается возле меня, и я ощущаю себя ребёнком на фоне его широких плеч и огромного роста.
– Что у тебя в руке?
Не дожидаясь моего ответа, он берёт мою левую руку, разжимает кулак, ловко и незаметно забирает деньги и резко швыряет их в кусты рядом с нами.
– Так нужно. Вам лучше сейчас же отсюда уходить – вы вызываете подозрения.
Офицер поворачивается в сторону мамы, но она, поджав губы, демонстративно отворачивается от него и никак не реагирует на его слова.
Всё это время он держит мою левую руку.
– Ты не должна была их подбирать. – Приблизившись ко мне вплотную, шепчет он.
Теперь я не слышу, как бьётся моё сердце – я слышу только его голос. Он какое-то время смотрит прямо мне в глаза, хочет ещё что-то сказать, но так ничего не произносит. Жду, что он скажет мне о том, что теперь меня ждут работы или нам выпишут огромный штраф, что я преступница, которая представляет угрозу для окружающих людей. Я жду, что он скажет мне хоть что-то, потому что его молчание заставляет меня перебирать в голове самые страшные сценарии. Он мягко удерживает мою руку в своей, хотя в этом нет никакой необходимости – бежать я не собираюсь – это сделает моё положение ещё более удручающим. Он так и не отводит взгляда от меня, будто желает мне что-то сказать, но не решается. За его спиной слышатся шаги, и он отпускает мою руку, отстраняясь от меня. Пытается встретиться взглядом с мамой, но та гневно смотрит куда-то вдаль, не обращая на него никакого внимания. На прощание бросает взгляд на меня и разворачивается, чтобы уйти. Ему на встречу быстрым шагом идет высокий блондин с винтовкой в руках.