Анти-Горбачев 3
Шрифт:
На амбразуру первым бросился Соломенцев.
— Григорий Васильевич, — сказал он, нервно крутя указательными пальцами вокруг воображаемой горизонтальной оси, — наше государство 60 с лишним лет боролось против частнособственнических интересов отдельных граждан, ставящих свои личные запросы выше общественных. А теперь получается, что мы должны свернуть эту борьбу и пойти у них на поводу?
— Михаил Сергеевич, — проникновенно ответил ему Романов, — давайте не будем путать частную и личную собственность. Частная у нас запрещена законом, разрешены только общенародная, коллективная в сельском хозяйстве и личная. Вот мы и будем теперь делать основной упор на всемерное развитие личной собственности — это же не запрещено ни законами, ни Конституцией, верно?
— С одной стороны верно, — продолжил упираться Соломенцев, — но если рассмотреть ситуацию более пристально, то вполне может случиться переток личной собственности в частную, а это уже недопустимо.
— А на что поставлены наши доблестные органы охраны правопорядка? — сдвинул брови Романов. — Они и будут бдительно следить за недопущением таких перетоков.
— И все равно я не понимаю, — решил выступить ленинградский лидер Соколов, — какая у нашего государства теперь будет основная идея развития? По программе 61 года это было кристально ясно — построение коммунизма, а сейчас что?
— А сейчас, Юрий Сергеевич, — мягко указал ему Романов, — целью нашего государства будет всесторонне развитие каждого в интересах развития общества. Которое будет включать, в том числе кроме духовного и материальное развитие.
— Допустим, что нематериальную сторону этого вопроса, конечно, забывать никто не собирается, только… — Романов на секунду замялся, но все же решился на последний шаг, — если быть до конца честными перед страной, ее гражданами и самим собой, то идеологическая работа у нас ведется по принципу «на тебе боже, что нам негоже». Я тут за последние дни полистал наши официальные органы пропаганды, журналы «Коммунист», «Агитация и пропаганда» и газету «Правда». Это же ужас кромешный, что там творится…
— Поясните, Григорий Васильевич, — попросил Соломенцев, — что вы имеете ввиду под ужасом?
— Статьи во всей этой прессе написаны суконным и выморочным языком, вот что, — зло ответил Романов, — так что смысл написанного теряется после пяти-десяти строчек. И извините уж меня за прямоту, но невооруженным глазом видно, что авторы, написавшие это, сами ни во что такое не верят ни капли…
— Вы предлагаете закрыть органы агитации Компартии? — задал провокационный вопрос Соломенцев.
— Ни в коем случае, — ухмыльнулся Романов, распознав дешевую демагогию на лету, — куда же мы денем сотрудников этих изданий? Безработицы у нас официально нет, а кроме того, как писать эти суконные передовицы, они больше ничего не умеют.
— И что же будет с сотрудниками журнала «Коммунист»? — продолжил свои вопросы Соломенцев.
— Будут повышать свою квалификацию… пусть берут пример с тех же американцев — там ведь нет таких изданий, как «Капиталист» или «Буржуазная пропаганда», верно?
Собравшиеся согласно покивали — с этим никто спорить не мог.
— А вместо этого идет сплошная демонстрация так называемой «мягкой силы» — знаете, что это?
— Слышали, — отозвался Алиев, — но лучше вы уточните.
— Уточняю, — Романов взял в руки пульт и включил огромный телевизор Панасоник, стоявший в углу кабинета, — вот тут мои помощники сделали небольшую нарезку американской агитации и пропаганды в действии. Она недлинная, минут на десять…
И он включил вторым пультом видеопроигрыватель все той же фирмы Панасоник, пошла заставка Коламбии Пикчерс. Сюжеты по CNN сменяли фото передовиц главных газет Америки, а их — короткие вырезки из фильмов «Рэмбо», «Коммандо» и «Апокалипсис», а под занавес показали финал «Самого длинного дня». По окончании ролика Романов выключил оба устройства и продолжил.
— Вот чему можно поучиться — одновременно и пропаганда, и кассовые сборы неплохие. Знаете, сколько заработал в прокате фильм «Рэмбо»?
— Не знаем, — честно признался Кунаев.
— 125 миллионов долларов, и это при затратах в 20 миллионов — чистую прибыль можете сами посчитать.
— У нас комедии Гайдая и Рязанова не меньше зарабатывают, — осмелился возразить Алиев, — если пересчитать в валюту.
— Согласен, — неожиданно не стал спорить Романов, — Гайдай великий режиссер, но к сожалению его время давно прошло — все, что он снял после «Ивана Васильевича», было очень средним как по уровню, так и по кассовым сборам. То же касается и Рязанова. Где новые имена, где новые герои, которым хотела бы подражать наша молодежь? Ау? Нет такого к великому сожалению… а есть неудобоваримые поделки типа статей из журнала «Коммунист» или фильмов вроде «Вкуса хлеба»…
— Искусство в большом долгу, — пробормотал Демирчян.
— Что вы сказали? — повернулся к нему Романов.
— Я говорю, — ответил, прочистив горло, тот, — что наши творческие работники иногда не поднимаются до вершин истинного искусства, а работают вхолостую.
— Именно, Карен Серобович, — поднял указательный палец вверх Романов, — пусть у американцев хотя бы поучатся, если у самих не получается.
Он опять прошелся по кабинету в гробовой тишине, а затем начал подводить итоги сегодняшнему заседанию.
— Итак, что мы имеем в сухом, так сказать, остатке, товарищи… — сказал он, глядя в свой блокнот, — к концу текущего года необходимо перепрофилировать весь массив нашей идеологической печати в сторону большей понятности и удобоваримости. Чтобы подписка на журнал «Коммунист» более не была идеологической нагрузкой на население… чтобы подписывались на него если не с удовольствием, но хотя бы без раздражения. Это первое.
Тишина в кабинете стояла такая, что было бы слышно, как пролетает муха, если, конечно в кабинете генсека она случайным образом материализовалась бы.
— Второе, — продолжил Романов, — работу по принятию новой Конституции мы немного сдвигаем на год-полтора, а вместо этого на ближайшем съезде партии… когда он у нас намечается, кстати?
— В феврале следующего года, Григорий Васильевич, — любезно подсказал Соломенцев.
— Вот-вот, в феврале 86 года, значит, нам необходимо принять скорректированную применительно к текущей ситуации Программу партии. А до этого запустить ее всенародное обсуждение.
Он закрыл, наконец, свой блокнот и откинулся на спинку кресла. Алиев нарушил молчание вопросом, который был без сомнения у всех собравшихся: