Антициклон
Шрифт:
— Что ж, скыпи другари, — поднимаясь со стула с рюмкой в руке, сказал Янчев. — За здоровье знатного рыбака Богомила Тасева, за нашу встречу...
Рюмка коньяка приятным теплом растеклась по всему телу Погожева, легким хмелем ударила в голову. Он, медленно опустив веки, слушал малопонятную болгарскую речь, думая о большой и нелегкой судьбе Богомила Тасева. «Как они тогда добрались до Мургаше? Но добрались»... Это потом возросшие численно партизанские четы превратились в отряды, а отряды преобразовались в бригады. А в начале войны им там на Мургаше приходилось несладко. «Так же, как и нашим», — подумал Погожев. Он во время войны видел партизанские землянки в лесах Брянщины и Белоруссии. «Но видеть одно, а быть самому партизаном — другое»...
Погожев ушел в свои мысли и не расслышал, когда предоставили ему слово, пока рядом сидевший с ним за столом Виктор Осеев не подтолкнул его в бок локтем. В общем-то Погожев мысленно к этому готовился еще на сейнере, перед отъездом на Ропотамо. Он понимал, что сказать будет надо. И что говорить придется ему, как секретарю партбюро. Но поездка на могилу боцмана и встреча с Митё Тасевым поломали весь строй заранее обдуманного им выступления.
А люди ждали. Ждали молча, отставив вино и салаты. Погожев видел их черные, светлые и серые глаза — любопытные, живые и задумчивые. Чувствовал, как кровь приливала к его лицу.
Прямо перед Погожевым сидел Торбущенко, покручивая бокал за тонкую ножку. На груди у него поблескивала новенькая партизанская медаль. Нисколько не потускнел от времени и орден Зотыча — первый в жизни увиденный Погожевым орден. Почему-то именно сейчас вспомнилось Погожеву, как они ребятней часами подкарауливали Зотыча около его дома, чтобы хоть издали взглянуть на орден.
Потом он увидел ордена и медали на груди у Тасева. Погожев видел только награды. Награды назойливо лезли ему в глаза, затмевая все остальное.
Он переступил с ноги на ногу, откашлялся и каким-то чужим, хрипловатым голосом сказал:
— Как-то я вычитал такие стихи: из одного металла льют медаль за бой, медаль за труд... Давно вычитал, а помню. Хорошо сказано! Труд в наших странах приравнивается к геройству. Потому что и в труде порой требуется не меньшая отвага, чем в бою. Особенно в труде, в морском! Рыбацком. — Облизнув мгновенно пересохшие губы, Погожев с трудом перевел дыхание, словно только что преодолел крутой подъем. — Сегодня мы чествуем человека, который в равной степени славен и боевыми и трудовыми заслугами...
Ему хотелось сказать о Митё-Тасеве все то, что он только что передумал о нем: и про ту ненастную осеннюю ночь сорок первого года, и о том, как товарищ Митё великолепно провел тогда катер в усеянный камнями проливчик, и с какими трудностями они отбивались от преследователей. Но разве перескажешь все, чем переполнена душа, да и наверняка сидящие за столом хватили войны побольше, чем он, и вообще... о мире и труде речь:
— Русские люди всегда вам братья. А братство испытывается лихими временами. Мы выстояли в войну, побили страшного врага и очень рады быть в гостях у очень мирных людей — болгар, среди которых и мой прекрасный человек Богомил Тасев.
Тасев поднялся, обнял Погожева:
— Первый раз тебя Болгария встретила пулями. Здесь, в болгарской земле, навеки остался лежать твой командир. То была другая Болгария, чужая не только для тебя, но и для болгарского народа. Вот она наша Болгария! — И Тасев широко раскинул руки, словно собираясь обнять всех присутствующих.
Застолье сделалось большим, семейным.
— Салато от домати? Заповедайте...
— Ракия? Бяло вино...
— Спасибо. Достаточно...
— Рыбарски кораб...
— Скумбрия в том году была добрая...
— Времето с много хубаво... [8]
Спустя несколько дней, когда разговор коснется Болгарии, Леха скажет Погожеву:
— Яка ж цэ заграныця. Це будто к нам на Волынь у гости съездылы.
— Не доволен? — спросил Погожев кока.
— Та ни-и. Ще як гарно було.
— Вот так-то, Леха, Видишь, как в жизни получается, когда люди друг к другу с открытой душой, — скажет, Погожев. — Опять же в силе старая русская поговорка: не имей сто рублей, а имей сто друзей...
8
Погода очень хорошая (болг.).
Сейчас Леха сидел раскрасневшийся от вина и разговора с соседом по столу — тучным человеком в годах, поваром ресторана. Напротив Лехи — стармех Ухов и сивоусый пожилой болгарин с вытянутым смуглым лицом и большим крючковатым носом что-то деловито обсуждали, жестикулируя руками. Ни в телосложении, ни в обличье у них не было ничего общего. Только руки, до чего же у них были схожи руки! Большие, жилистые, с въевшимися следами машинного масла, словно руки братьев-близнецов.
Погожева еще во время войны удивляло, как быстро люди находят родственные себе души. Особенно на пересыльных пунктах. Только откуда не попадали туда солдаты: из госпиталей, отпусков, комендатур и батальонов выздоравливающих. Туда же стекались вновь призванные и разбронированные военкоматами. На «пересылках» тасовали солдат словно карты и раскидывали кого куда: в маршевые роты, запасные полки, военные училища. Солдаты знали об этом. И все равно каждый из них, пусть на два-три дня, обзаводился землячком, корешом, бывшим однополчанином. И чувствовал себя сразу увереннее. Теперь уже одну шинель можно было подстелить под себя, а другой укрыться. В один котелок получить на кухне суп, а в другой кашу.
Прошло много лет, как окончилась война. Молодежь уже не знает, что такое «пересылка». А натура человеческая все та же — люди ищут общность. И, видимо, всегда будут искать ее, пока существует Земля, а на Земле — человек. И радоваться найденному и огорчаться от потерь...
Высокий пожилой рыбак с отвислыми усами, придвинувшись вплотную к Торбущенко, что-то оживленно доказывал. До Погожева донеслись лишь обрывки фраз:
— Минато лято... Тук хубаво... [9] И перечисляет, загибая пальцы: — Кефал, турук... [10]
9
Прошлым летом... Здесь хорошо... (болг.).
10
Турук — крупная пеламида.
Тасев, извинительно пожав локоть Погожеву, перебазировался в стан Зотыча. Они сидели, сдвинув седые головы, и тихо разговаривали о рыбе.
Чубатый радист Рангел, обняв за плечи Володю Климова и Николая Малыгина, вполголоса напевал:
Не разрешай девушке бросать якорь в твоем сердце. Любовь, как волны, приходит и уходит. Позади остается маяк, Значит, позади осталась любовь...— Тасев считает, не сегодня-завтра пойдет скумбрия, — сказал Янчев Погожеву. — У Богомила на рыбу прирожденное чутье. Промаха не даст.