Антикиллер-4. Счастливых бандитов не бывает
Шрифт:
Да, глаза выдают глубоко скрытые чувства. И Лис понял, что он не ошибся. Только догадки к делу не пришьешь, а выражение взгляда доказательством не является. Но Гарик понял, что он понял. И зло окрысился:
– Хватит, мусор, порожняки гнать! Давай пропуск на выход!
– Порвут тебя, Гаркушин, на куски порвут!
Лис взял повестку, подписал, швырнул… Листок бумаги не долетел и спланировал Гарику под ноги.
– Все, Гаркушин, топай отсюда. Подумай над тем, что я сказал.
Гарик побелел – то ли от страха, то ли от бешенства. Выдержка, похоже, изменила ему.
– Ну, что уставился, как хер на бритву? – Лис с усмешкой наблюдал за ним. – Или думаешь, что можно меня грохнуть и все будет хорошо? Не выйдет, я же всегда страхуюсь. Иди, думай!
Гарик нагнулся, поднял повестку и волчьей походкой вышел из кабинета.
* * *
Степашка и Мокей ждали на улице, в стороне от здания УВД. Самоха на «линкольне» укатил в гараж менять какое-то реле, сказал, что вернется раньше, чем шеф выйдет. Так что охладиться было негде, стояли на жаре. Не в ментовку же идти! Тем более, что могучий сержант в бронежилете и с автоматом у входа их бы туда не пустил.
У Степашки нос сразу покраснел, и щеки, и лоб – короче, вся рожа покраснела и потом покрылась. А у Мокея ничего не покраснело. Мокей объяснил, что у него нордический тип организма, капилляры спрятаны глубоко. А у Степашки, значит, тип другой, не нордический. Какой-нибудь восточный. Может, даже африканский. Степашка с таким объяснением не согласился. Он сказал, что весь пот у него от шрамов, которые остались после того выстрела из «травматики», ну тогда, на 31-й линии. Это заслуженные шрамы, нехер гнать. А Мокей просто разжирел, у него всюду сало, даже на морде. Поэтому он не потеет. Обезьяны тоже не потеют – у них что, тоже организм нордический? Мокей на это сказал, что у него тоже шрамы есть, ему тогда на 31-й линии ножиком бок покромсали, это тебе не «травматика» какая-нибудь, он чуть не сдох… В поисках истины они едва не подрались, но потом Степашка достал из кармана фляжку с виски, и через какое-то время оба пришли в хорошее расположение духа. А тут и Самоха отзвонился: сообщил, что мчит обратно. Пацаны обрадовались: одной проблемой меньше.
Но Самоха не успел. Гарик вылетел из тяжелых дверей так, будто ему дали пинка под зад. Бульдожья челюсть выставлена вперед, глаза зло прищурены, желваки вздулись…
– Где машина?! – рявкнул он и протянул руку. – Давай ствол!
– Здесь?! – удивился Мокей. – Стремно…
– Давай! – бригадир распахнул пиджак, и Мокей, озираясь, сунул пистолет ему во внутренний карман.
– Машина где?! – повторил Гарик.
– Щ-щас будет! – кивнул Степашка. И пояснил: – Самоха в гараж ездил, чиниться. Мухой летит обратно!
Гарик наклонился, раздул ноздри.
– Вы тут бухали, что ли?!
– Так по грамульке… – начал объяснять Степашка, но не успел закончить.
Клац! Кулак бригадира врезался ему в скулу и опрокинул на грязный асфальт.
Бум! Второй удар пришелся Мокею в грудь, и тот, отлетев, тоже упал на землю.
– Совсем охренели, блить! Я в уголовке парюсь, от постановок ментовских отбиваюсь, а они бухают! Охранники, блить! Машины нет! Стоят бухие, лыка
Пока Степашка с Мокеем поднимались, отряхивались, охали, Гарик вышел на проезжую часть, требовательно вскинул руку и прыгнул в потрепанное такси.
– Гони прямо!
Брошенные охранники постепенно приходили в себя.
– Ох, чуть не убил, – пожаловался Мокей, обхватив себя руками и пытаясь выпрямиться. – Аж ребра захрустели…
– Тебя хоть не в рожу, – жалобно закряхтел Степашка. – Хорошо в нос не попал, сломал бы… Чего это он так озверел?
– Точно озверел! Мы же все при стволах, а он на глазах ментов рожи бьет…
Сержант у входа смотрел на них и презрительно усмехался.
– Да-а-а… Рожи ладно… Он же нас уволил… – простонал Степашка.
– Ерунда, – сказал Мокей, растирая грудь. – Отойдет, остынет, и все будет ништяк. Ему иногда надо кому-то рожу набить, чтобы давление сбросить…
– А что, у него давление повышенное? – спросил Степашка, осторожно ощупывая ушибленную скулу.
– Чё, я ему мерил? Наверное…
– Гля, и у меня тоже… Когда валерьянкин корень завариваю, то помогает. Так оно же некогда… На работе где я его пить буду?
– Да носи во фляжке вместо виски и пей! – неблагодарно сказал Мокей вместо сочувствия.
Степашка хотел что-то возразить, но тут рядом резко затормозил черный «линкольн».
– Шеф еще не пришел? – крикнул Самоха.
– Пришел, – мрачно сказал Степашка. – И ушел. А ты уволен нах. И мы тоже. Только нам еще и трендюлей навешали…
– Чего?!
– Чего слышал. Он в последнее время совсем оборзел. Двинули обратно в офис, будем стараться, пусть видит, что мы все осознали… Может, передумает…
Степашка и Мокей забрались в прохладный уютный салон. «Линкольн» мягко тронулся, вскоре за окном замелькали разноцветные огни Магистрального проспекта.
– Так, где Гарик-то? – все никак не догонял Самоха. – На чем он поехал?
– Где, где… Сел к какому-то бомбиле в «жигуль» и укатил, – объяснил Мокей и тяжело вздохнул. – Только мне знаете, за что обидно?
– Ясно, за что… Что по роже схлопотал!
– Да нет… При нашей работе это дело обычное…
– А чего тогда?
– Того, что мы – заслуженные пацаны! А нас собственный бригадир бьет по мордам! За что? Мы ветераны бригады…
– Ага, ветераны, – кивнул Степашка. – Пенсия, паек и в поликлинику без очереди… А вместо того – под зад коленом!
– Не ссыте, обойдется! – оптимистично сказал Самоха, которому меньше досталось и который потому был настроен более оптимистично.
* * *
Давление у Гарика не зашкаливало и со здоровьем все было в порядке. С настроением дела обстояли хуже. Не потому, что Лис по нервам поездил, – это дело обычное. Потому, что раскопал он глубоко закопанное… Ежа раскопал!
Гарик сидел на продавленном заднем сиденье «жигуленка», смотрел в окно и про себя ругался последними словами. Как смог мент это сделать? Недаром говорят, что он лучший сыскарь в Тиходонске!