Антимагеллан
Шрифт:
Сети, душно мне!
Я задыхаюсь, она говорит, что это пройдёт.
Что я был пьян, что это пройдёт. Надо только ещё чуть-чуть выпить.
Душно мне.
– Изучай "Бхагавад-гиту".
Вот. На, читай. "Бхагавад-гиту" – пять долларов за штуку плюс почтовые издержки. Можешь за рубли. Что? А деньги у тебя есть?
Ты ведь хитрый, гадёныш. Тебе ведь не капуста нужна, а императором быть, не орехов тебе хочется, а миллиардов этих. А потом видали тебя с этими миллиардами.
Видишь, погода плохая? Сиди
Сиди дома, возделывай сад семейных радостей.
Возделывай китайский сад пыток.
Возделывай сады Семирамиды, возделывай поле под вязами.
Так я же сказал про эти миллиарды, чтобы вам понятнее было, про императора, чтобы понятнее было.
– Да ты что нас, за дураков держишь?
Я уже вторую ночь не могу уснуть, что-то со мной сделалось. Пытаюсь вспомнить – страшно. Какие-то кошмары в голову лезут, вроде паука размером с танк и с красными волосатыми ногами, или того хлеще.
Лучше не вспоминать.
Лучше не вспоминать, как ты оказался здесь, на этой планете, почему ты здесь. Лучше верить им на слово, чем пытаться придумать новый язык.
Может быть, там, где ты жил, изъясняются при помощи жестов, и никакого другого языка там нет, ведь ты не знаешь. Ты пытаешься изобрести язык твоей планеты, а его и нет вовсе.
Ты придумываешь то, чего нет, и не можешь вспомнить, потому что этого нет!
Ведь ты не знаешь!
Что, страшно?
А ты поищи. Поищи там, где страшно. – – Это секрет.
Просто сейчас все спят, никто, кажется, не подслушивает, если только через какие-нибудь микрофоны или скрытой камерой, хотя между нами, пусть подслушивают, всё равно не поймут. Это секрет. Ищи там, где страшно.
– Так значит, вспоминать, как это было?
А что это, между прочим, за диалог такой идиотский? Что, раздвоение личности началось?
Она не говорила мне, что я выгляжу сумасшедшим. Может быть, не хочет меня травмировать?
Если бы она боялась меня травмировать, она не стала бы врать про то, что я переспал с ней, и теперь ей нужно больше калорий.
Так не говорят, если не хотят травмировать.
Я-то знаю, что это шутка.
........................................................................................................
Они пришли на его выставку, а он носился по залу с палитрой и то и дело, расталкивая глазеющих посетителей, пробивался к какой-нибудь из своих картин и под негодующие выкрики или благоговейный шёпот подправлял в ней что-нибудь. Кончилось тем, что его арестовали за порчу шедевров.
Когда он умер, все, наконец, облегчённо вздохнули. Теперь он больше не сможет испортить спектакль, испортить им вечер, костюм, уронить мороженое на вечернее платье, уронить себя в их глазах. Ах, вы бы только слышали… ах!.. И это
Он боялся ослепнуть, этот страх преследовал его всю жизнь, его кошмар. Он пытался забыться, тщетно – он только сильнее натягивал невидимую нить. Он и пил-то от страха, а выходило ещё хуже…
– Что, братец, каково теперь?
– Это вы про кого?
– Да так, был тут один.
........................................................................................................
Ощущение пустоты.
Лёгкий толчок неизвестного происхождения, утро без имени.
Все спят, ещё никто не проснулся.
Зелёная поверхность ковра пахнет псиной.
Батарейки сели. Наушники валяются на покрывале кровати.
Белые стены кухни.
Расстояния измеряются звуком, лишь тишина безмерна.
У него ещё нет имени, даже имени.
И, наверное, памяти.
У него ещё нет памяти.
Когда-нибудь она объяснит ему, как он появился на свет, а мне будет даже нечего возразить.
Слова как слизь, не имеющая вкуса – всё дело в приправе.
Сейчас где-нибудь заверещит будильник.
Они станут просыпаться, будить друг друга, хлопать дверями, занимать очередь в туалет, громко разговаривать............….
И она проснётся.
........................................................................................................
. . .
Пелена тумана, скрывающая сигнальные огни сторожевых башен побережья, тёмные волны, смутное беспокойство. Берег странных садов, где живут звери, много раз описанные в текстах пергаментов, где подробно объясняется, почему никто и никогда не видел их, и как они выглядят.
Ловчий успокоится лишь тогда, когда увидит что-то похожее на то, что он видел раньше, и тогда он построит стены и станет расписывать кувшины. И пить от скуки или от жажды; вода нашептывает ему сны, что бегут быстрее чем тени от света и пугливее самых чутких зверей.
Только сытый станет изучать повадки несъедобных рыб.
Сытый рыболов, что, позёвывая, читает в газете о похождениях голодных героев. Он знает, какой пустырь застроят в первую очередь.
Здесь территориальные воды, сюда нельзя заходить на судах, если у вас вместо ушей коровьи хвосты, или вместо головы чайник.
И вообще, вам здесь нечего делать.
Кролики, наряженные охотниками, ставят капканы на волков и ловят мышей при помощи хитроумных ловушек. Они курят на ветру папиросы и стряхивают пепел в зелёный мох, пахнущий гнилью. Лопочут между собой и поглядывают на предрассветное небо как офицеры одной армии за минуту до начала войны.