Антисемитизм в Советском Союзе
Шрифт:
В этом рассказе несомненно есть преувеличения. (Немыслимо, конечно, чтобы Воронова носила передачи арестованным товарищам — и тем привлекала к себе и своему дому внимание полиции, — если ее муж занят отправкой людей и оружия в партизанские отряды, а живущий с ними отец мужа работает в подпольной типографии. Не внушает полного доверия и рассказ о соглашении с «доверенным человеком» в городском управлении: подкидышей всё равно отправляют в городские детские дома и для этого не нужно специального соглашения. Трудно представить себе также, чтобы в течение недель возможно было изо дня в день, в то же время и на том же месте перебрасывать детей через ограду гетто и чтобы это оставалось незамеченным. Судя по всему, что известно о жизни гетто, во всех такого рода начинаниях необходимо было проявлять гораздо больше изобретательности и постоянно искать новых и новых способов
Но основной факт — образование какой-то группы белорусских женщин для спасения еврейских детей — сообщается с такими подробностями, которые внушают в известной мере доверие. Как ни минимально число спасенных детей по сравнению со многими тысячами детей, погибших в Минском гетто, моральное значение попытки организованного спасения их нельзя недооценивать.
Всё же это было редкое исключение. Что случаев спасения евреев не-евреями было очень мало, к сожалению, не может вызывать сомнений. Стоит вспомнить очерки Василия Гроссмана о впечатлениях его в освобожденной правобережной Украине в конце 1943 г. (Эти очерки Гроссмана были озаглавлены «Украина без евреев» и были напечатаны в «Айникайт» 25-го ноября и 2-го декабря 1943 года (и затем в ряде американских газет); но в «Красной Звезде», военным корреспондентом которой был Гроссман, они напечатаны не были, да и в «Айникайт» печатание этих очерков было оборвано и «продолжение следует» в № от 2-го декабря осталось не реализованным. Заслуживает внимания, что и в изданном в 1945 году в Москве (по-русски) большом томе очерков и корреспонденции Гроссмана «Годы войны» «Украины без евреев» не оказалось.):
«Я объехал и обошел эту землю от Северного Донца до Днепра, от Ворошиловграда в Донбассе до Чернигова на Десне. Я подошел к Днепру и бросил взгляд на Киев — и за всё это время я встретил одного еврея. Это был лейтенант Шлема Каперштейн, который в сентябре 1941 года попал в окружение в районе Яготина».
Он был спасен украинской крестьянкой, которая укрывала его в течение двух лет, выдавая за молдаванина. Гроссман слышал также от знакомых, что они видели отдельных евреев в Харькове и Курске. Эренбург передал Гроссману, что он встретил в северной Украине еврейскую девушку-партизанку. «Это всё». — Лейтенант Шлемин писал тогда же в «Айникайт» («Айникайт» от 2-го декабря 1943 г.), что в Гомеле после освобождения от немцев он не встретил ни одного еврея — ни в самом городе, ни в окрестных местечках.
Позже, когда были освобождены также более западные области Белоруссии и правобережная Украина, в которой много лесов и поэтому было больше возможностей скрываться от немцев и было более развито партизанское движение, выяснилось, что число выживших евреев больше, чем сначала полагали, и спасшиеся исчисляются не единицами, но в отдельных областях десятками и, может быть, сотнями, а в целом тысячами. Но спаслись они главным образом благодаря собственным усилиям и лишь очень немногие благодаря помощи местного не-еврейского населения.
На этом я остановлюсь ниже при анализе еврейской проблемы в партизанском движении. Сомневаться нет возможности: общее количество евреев, спасенных не-евреями, оставалось ничтожным, — ничтожным и по сравнению с относительным количеством евреев (и тем более еврейских детей), спасенных не-евреями не только во Франции, Бельгии или Голландии, но и в Польше. И если в странах Западной Европы это еще можно объяснить меньшей жестокостью гитлеровского террора — и соответственно меньшей запуганностью населения — и более высоким уровнем культуры, то для Польши эти аргументы уже не действуют: террор в Польше не уступал террору в Белоруссии и Украине, а уровень культуры тут и там был приблизительно одинаков.
Между тем и абсолютное число спасенных поляками евреев, и процент спасенных евреев оказались в Польше значительно выше, чем в оккупированных областях Советского Союза.
(По-видимому, решающее значение имел при этом факт создания в Польше специальной организации для помощи евреям: в 1942 году по решению польского подпольного правительства был создан Совет Помощи Евреям (Rada Pomocy Zydom), в состав которого вошли представители всех польских демократических партий и в распоряжение которого были предоставлены правительственные средства. Кроме того, и католическая церковь, как таковая (как, кстати, и во Франции), проявила активное участие в деле спасения евреев, и немало еврейских детей были, в частности, укрыты и спасены в монастырях. См. об этом «Ин ди иорн фун идишен хурбн», Нью Йорк, 1948 г., изд. «Унзер Цайт», стр. 79–80 и 101–102, Бернар
Это может казаться загадкой. Мы знаем, правда, что антисемитизм не вымер в Советском Союзе. Всё же в последнее десятилетие перед войной он был здесь гораздо слабее — кроме, может быть, некоторых частей Украины, — чем в Польше, стране (по многим причинам) широко распространенного, традиционного, народного антисемитизма. Между тем население Польши проявило гораздо больше отзывчивости к еврейскому бедствию, чем это имело место в Советском Союзе.
(С этой точки зрения — для правильной оценки относительных масштабов помощи, которую евреи встречали со стороны не-еврейского населения Советского Союза, — заслуживает внимания рассказ д-ра Марка Дворжецкого о помощи евреям со стороны поляков и литовцев в зараженной традиционным антисемитизмом Вильне. Дворжецкий отнюдь не склонен преувеличивать эту помощь; он подчеркивает, что активно помогала евреям лишь очень небольшая часть населения. Но вот важнейшие из фактов, которые он перечисляет:
Ряд профессоров Виленского университета (автор называет семь имен) тайно и с большим риском систематически помогали евреям: прятали их, помогали деньгами, продавали для них вещи и т. п. Директор виленского архива совместно с одним литовским учителем и польской монашкой укрывали и спасли двенадцать евреев (все укрывавшие и спасенные названы поименно). Много евреев были спасены несколькими польскими женщинами (автор называет трех полек, из которых каждая спасла несколько десятков человек). Широкий характер носила помощь, которую оказывали евреям их бывшие домашние работницы и няни, спасшие, в частности, немало еврейских детей. Автор особо останавливается на помощи евреям со стороны католического духовенства и называет поименно ряд священников — поляков и литовцев — которые помогали евреям, укрывали их и призывали своих прихожан делать то же (некоторые из них за это пострадали). Настоятельница Бенедиктинского монастыря под Вильной скрывала в монастыре 17 евреев, связанных с организацией сопротивления в виленском гетто, и в монастыре же в ноябре 1941 года состоялась встреча представителей этой подпольной организации с курьером (поляком), присланным варшавским еврейским подпольем. В качестве курьеров виленской подпольной организации автор называет среди других двух полек, неоднократно ездивших в Ковно, Белосток, Варшаву и пр. (одна из них погибла). И т. д.
«Я полагаю, пишет Дворжецкий, что число поляков и христиан вообще, укрывавших евреев, было значительно больше, чем нам известно. Деревенские поляки проявили при том гораздо больше сердечности, чем горожане. И наверное, значительно большее число поляков укрывало бы евреев, если бы не панический страх, что у них обнаружат евреев. Немцы повесили на Кафедральной площади в Вильне человека (это был еврей), расклеили плакаты на улицах и объявили в газетах, что это христианин, наказанный за помощь евреям; труп висел так несколько дней».
См. д-р Марк Дворжецкий, «Иеурашалаим д'Лита ин камф ун умкум», Париж, изд. Еврейского Народного Союза во Франции и Еврейского Национального Рабочего Союза в Америке, 1948 г. стр. 326–331, 335, 338, 345–346. Это показания очевидца об одной лишь Вильне.).
Чем объяснить эту роковую для евреев пассивность советских людей?
Ответить на этот вопрос можно только гипотетически. Советские люди так привыкли подчиняться власти, так привыкли молчать, наблюдая акты насилия, подавлять в себе проявления естественной реакции на насилие, что в массе своей они оказались даже и психологически неспособны к здоровой реакции на гитлеровскую политику истребления евреев. Даже испытывая чувство ужаса перед совершаемыми над евреями насилиями, они пассивно наблюдали их, и едва ли многим приходила при этом в голову мысль, что они сами могли бы что-либо сделать, чтобы — с риском для себя — спасти того или иного еврея. Вероятно, было немало случаев, когда эта пассивность имела и дальнейшее психологические последствия, пробуждая у неевреев, пассивно наблюдающих гибель евреев, потребность в самооправдании и вызывая у них — в качестве защитного механизма — чувство глухой враждебности к евреям. Так пассивность по отношению к гитлеровской политике истребления евреев расчищала почву для успеха в местном населении гитлеровской пропаганды антисемитизма.