Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11
Шрифт:
Истерик. Самый обычный истерик.
Наверное, я был несправедлив к Явичу-Юрченко, хотя бы потому, что в отличие от Риты прошлое для меня всегда существовало. Я не мог ни забыть, ни перечеркнуть его. Между тем прошлое Явича-Юрченко было слишком тесно связано с прошлым Риты, а следовательно, и с моим. Явич-Юрченко не только не вызывал симпатии, он был мне неприятен. Крайне неприятен. Зачем кривить душой и обманывать самого себя? Прошлое определяло настоящее. Внешность Явича-Юрченко, его жесты, склонность к психопатии,
И тем больше я вчитывался в протокол допроса, тем больше во мне нарастало раздражение не только против Эрлиха, но и против этого человека, который, слегка побарахтавшись, благополучно отправился на дно, предоставив другим малопочетную обязанность вытаскивать его оттуда за волосы.
А может быть, это последствия давнего психического заболевания? Ведь, помнится, Явич-Юрченко некогда находился на лечении в больнице… Как бы там ни было, я не сомневался, что через день или два, когда его нервы успокоятся, он начисто откажется от признания, сделанного под влиянием минуты. Но это произойдет через день или два. Между тем показания уже приобщены к делу. Они стали официальным документом. А это означает новые сложности, новые тупики и новые барьеры, которые придется преодолевать не кому-нибудь, а мне.
Ох, Рита, Рита! Поверь мне, ты была достойна лучшего. А впрочем, ты же до сих пор считаешь, что прошлого не существует…
Я дочитал до конца протокол. Эрлих молча и спокойно следил за мной. Он все-таки молодец, этот Эрлих. Не каждый способен в минуту торжества сохранить на лице выражение бесстрастности. Неплохо, Август Иванович, совсем неплохо. Если бы Явич-Юрченко обладал вашими качествами, этого идиотского признания, конечно, не было бы. Но он, к сожалению, не обладает такими качествами. Однако пора перейти к делу…
— Вы задержали подозреваемого?
— Нет, — коротко ответил Эрлих.
— Почему?
— Зная вашу точку зрения, Александр Семенович, я не решился это сделать на свой страх и риск. А Сухоруков был тогда в наркомате.
Оказывается, у Эрлиха ко всему прочему еще и дипломатические способности. Не оперуполномоченный, а находка. Дипломат с бульдожьей хваткой — очень любопытная разновидность.
— Может быть, я ошибся?
— Нет, Август Иванович, вы не ошиблись. Уверен, что Явич-Юрченко никуда не скроется.
На этот раз в холодных и невыразительных глазах Эрлиха мелькнуло нечто похожее на любопытство. Кажется, моя реакция на происшедшее была для него такой же неожиданностью, как для меня этот протокол.
— Вы и сейчас против ареста? — спросил он.
— Прежде чем взять Явича-Юрченко под стражу, следует провести амбулаторную психиатрическую экспертизу и внести ясность в некоторые пункты признания. Он очень многое смазал. В протоколе есть логические неувязки.
— Вы хотите присутствовать при
— Конечно, — подтвердил я. — Надеюсь, мое участие облегчит вам решение этой задачи.
— Я тоже На это надеюсь.
— Явич-Юрченко сейчас дома?
— Видимо.
Я вызвал Галю, которая в тот день в основном была занята тем, что обзванивала всех знакомых («Читала статью «Мужество»? Нет? И разговаривать с тобой не хочу…»), и попросил ее пригласить ко мне Явича-Юрченко.
— Лучше, если бы за ним кто-нибудь подъехал, — сказал Эрлих. Галя вопросительно посмотрела на меня.
— Да, пусть за ним поедут.
Галя не любила Эрлиха и явно была недовольна тем, что я согласился с «карманным мужчиной». Демонстративно не замечая его, она официально сказала:
— Слушаюсь, Александр Семенович, — и, не выдержав до конца роли идеальной секретарши, энергично захлопнула за собой дверь.
Эрлих едва заметно усмехнулся: он считал себя полностью подготовленным к предстоящему экзамену.
— Итак, вопросы, которые следует уточнить…
Эрлих достал из портфеля блокнот, карандаш и изобразил внимание:
— Слушаю, Александр Семенович.
— Первое, — сказал я. — Откуда Явич-Юрченко узнал адрес дачи Шамрая?
— Ну, о дачном поселке он мог слышать.
— Я говорю не о поселке, в котором, включая деревню, свыше трехсот домов, а о даче Шамрая.
— Понятно.
— Второй вопрос. Следует выяснить, был ли у Явича-Юрченко умысел на убийство пострадавшего.
— Конечно, был. Это отражено в протоколе.
— Тогда возникает сразу три вопроса. Вам известно, что, скрываясь от охранки, Явич-Юрченко был борцом в бродячем цирке, сгибал подковы, ломал пятаки и так далее?
Эрлиху это было известно.
— А то, что при аресте в Ярославле он одному полицейскому вывихнул руку, а другого вышвырнул в окно?
— Нет. Но я знаю, что он физически очень сильный.
— Чудесно. И то, что Явич-Юрченко из нагана попадает на расстоянии пятидесяти метров в лезвие ножа, вы тоже, разумеется, знаете. Поэтому, Август Иванович, нужно выяснить, почему, стремясь убить Шамрая, он дал ему возможность вырваться, трижды стреляя из окна, даже не ранил убегавшего, а заодно — куда могли деваться пули. Ведь их так и не обнаружили!
— Ну, знаете ли, Александр Семенович! — Эрлих выразительно пожал плечами. — Мало ли какие бывают случайности!
— Случайности с пулями?
Эрлих промолчал, что-то пометил в блокноте.
— Дальше, — невозмутимо продолжал я. — В протоколе записано, что Явич-Юрченко хотел похитить документы и именно для этого отправился на дачу. Так?
— Да.
— Очень хорошо. Но, насколько мне помнится, Шамрай неоднократно говорил — и вам и Русинову, — что никогда раньше не брал с собой документы, уезжая с работы… Я не ошибаюсь?