Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11
Шрифт:
— Знаю.
— Вот и поедешь. Я тебя уже включил в список.
— Куда, если не секрет?
— Какой там секрет! В Красноводск. Там сейчас тепло. Солнце, море… Заодно и отдохнешь.
— Спасибо за заботу. Когда выезжать?
— Самое позднее послезавтра.
— Понятно.
— Уж куда понятней. А форточку я все-таки прикрою. Тоже в порядке заботы…
Он закрыл форточку, прошелся, разминаясь, по комнате. Потом, искоса взглянув на меня («Ну как, отошел?»), достал из стола газету.
— Для
— Писал.
— А теперь не пишешь?
— Не пишу.
— Жаль. Зачем таланты в землю зарывать? — Сухоруков помолчал в ожидании ответа. Не дождавшись, вздохнул, проглотил какую-то таблетку, запил водой из графина. — Ну что ж, успешной тебе командировки.
— Спасибо.
— А на меня не дуйся. Не к чему превращать обвинение против Явича в обвинение против Белецкого. Не стоит того Явич…
В тот вечер я приехал домой раньше обычного. Из кухни доносились женские голоса. Там обсуждались моды весеннего сезона. Раздеваясь, я обратил внимание на вырезку из газеты со злополучной статьей, которая была наклеена на внутренней стороне входной двери, — работа Сережи. Этого еще не хватало!
Я попытался содрать вырезку, но безуспешно: клей был самого высокого качества, как его называл Сережа, «самолетный».
Я думал, что мой приход остался незамеченным, но ошибся. Ровно через пять минут ко мне осторожно постучали. Сначала робко, а затем довольно настойчиво. Это, разумеется, был Сережа. Он жаждал со мной пообщаться. И, несмотря на свое настроение, я ему не мог в этом отказать. Как-никак, а герой — сосед по коммунальной квартире — явление не совсем обычное. Правда, я не был ни Шмидтом, ни Ляпидевским, ни знаменитым шахтером Никитой Изотовым, который на Горловской шахте № 1 вырубал для страны в пять раз больше угля, чем любой его товарищ, но не о каждом же пишут в газетах. Да и одно слово «мужество» чего-нибудь да стоит!
И на флегматичном, сосредоточенном лице Сережи застыло благоговение. Впрочем, как выяснилось, Сережа был не столь уж флегматичен. Прочитав утром статью, он уже успел «согласовать» со старостатом мое выступление в школе на вечере «Герои пятилетки». Я сослался на командировку, но это его не обескуражило. Он уже хорошо знал, что основное качество всех без исключения героев — скромность, и на худой конец был готов взять интервью (согласовано с редакционной коллегией общешкольной газеты).
— Раз согласовано, давай, — согласился я. — Только в статье обо всем написано.
Как раз в этом Сережа уверен не был. Вопросы он задавал достаточно профессионально: прошлое (главным образом героическое), будни
— А что же может быть страшней?!
— Ну, мало ли что…
— А все же?
— Ну, например, когда не можешь доказать свою правоту или когда тебе не верят друзья…
Сережа улыбнулся: подобные ситуации никакого отношения к героике не имели. Конечно же я просто-напросто шутил: в промежутках между подвигами герои всегда шутят — это одно из проявлений их скромности. Кроме того, герои обязательно должны быть веселыми, уметь заразительно смеяться, плясать, петь.
Правда, шутка у меня получилась не совсем из удачных, но Сережа был тактичным мальчиком и поэтому сказал:
— Чудак вы, дядя Саша!
Такую же характеристику дал мне и Керзон.
«Самомнение-то, самомнение какое! — брюзжал он. — Эрлих, видите ли, ошибается, Сухоруков ошибается, а он нет… Всегда и во всем прав, видите ли…»
«В данном случае прав».
«А откуда, интересно знать, такая уверенность? Фактов нет, доказательств нет…»
«Зато есть логика».
«Логика, логика, — продребезжал Керзон. — А признание Явича логично? Нет? Так о какой логике может идти речь?!»
«Я обязан проверить».
«А кто тебя обязал? И себе нервы треплешь, и другим… А зачем? Наверху люди не глупей тебя сидят. Если нужно будет, проверят, поправят… На них возложена ответственность, они за все отвечают…»
«Я тоже за все отвечаю».
«Опять себя переоцениваешь. И хоть было бы за кого сражаться. Ведь Явич-то того, а?»
«Что из себя представляет Явич — это не существенно». «А что существенно?»
«Закон, справедливость, совесть, наконец…»
«Совесть… — запыленные стеклянные глаза Керзона вспыхнули и тут же погасли. — Совесть»… А что такое совесть? — ехидно спросил он. — Абстракция, милый мой, голая абстракция…»
Спор с Керзоном затянулся надолго, но никто из нас не мог убедить другого в своей правоте. Так мы и расстались недовольные друг другом.
А когда я уже был в постели, позвонил Сухоруков. Мне вначале показалось, что сделал он это в «плане заботы о человеке». Виктор поинтересовался моим самочувствием, передал привет от жены, а затем сказал, что в наркомате предлагают направить меня не в Красноводск, а на Соловки, очень настойчиво предлагают…
— Там, правда, тоже море, — пошутил он. — Разве только с теплом неважно. Как, ты не возражаешь?
Учитывая, что замена была произведена Фрейманом по моей просьбе, я, конечно, не возражал.