Антология «Дракула»
Шрифт:
Возможно, вас удивит, что я не предпринимал никаких попыток помочь своей возлюбленной, но дело в том, что новорожденный Носферату должен проделать путь к свободе без посторонней помощи. Это — важнейшая часть процесса обращения.
Однако на шестую ночь я начал тревожиться, а на седьмую понял — что-то не так. Возможно, какой-то болван запечатал крышку гроба крестом, лишив Жозефину возможности выйти. Я должен был узнать правду и найти способ освободить свою возлюбленную из заточения.
Просочившись в крошечную щелку между стеной и бронзовой дверью, я очутился в склепе, где обрели последнее пристанище несколько
Я отодвинул плиту и осторожно извлек гроб из ниши. Самым тщательным образом осмотрев его, я не обнаружил ни крестов, ни икон, которые могли бы лишить Жозефину силы и способности передвигаться. Тогда, не обращая внимания на протестующий скрип винтов, я поднял крышку гроба.
Жозефина мирно лежала там, вид у нее был столь же цветущий, что и накануне похорон. Закат давно уже наступил, и она должна была пробудиться, томимая жаждой крови. Однако, осмотрев ее, я не обнаружил никаких признаков того, что моя возлюбленная изменяет своей человеческой природе, становясь немертвой. Обнажив собственную грудь, я ногтем сделал на коже разрез, из которого брызнула кровь. Я приподнял Жозефину и прижал ее губы к ранке.
Она никак на это не отреагировала, ее тело безжизненно повисло у меня на руках, а струйка крови стекала по неподвижным губам, оставляя алые пятна на погребальном саване. Коснувшись пальцами ее щеки, я с недоумением обнаружил, что она кажется липкой на ощупь. Потерев кожу Жозефины, я убедился, что она покрыта толстым слоем румян. Лицо моей возлюбленной скрывала маска румян и белил!
Я припал к ее шее, но едва пронзив клыками кожу, отпрянул, ибо в нос мне ударил отвратительный запах химикалий. Сорвав с Жозефины саван, я увидел на ее молодом прекрасном теле грубо зашитый разрез, тянувшийся от груди до лобка: из моей возлюбленной выкачали всю кровь, заменив ее ядовитым раствором, препятствующим разложению.
Она была забальзамирована! Ее сердце и внутренности выбросили прочь, набив тело какой-то гадостью. Моей Жозефины больше не существовало, от нее осталась лишь размалеванная оболочка. Испустив дикий вопль ярости и отчаяния, я разорвал труп на мелкие клочки, разбросав их по гнусной обители смерти. Печаль жгла меня изнутри. Пытаясь заглушить ее, я вытаскивал гробы из ниш, срывал с них крышки, выбрасывал кости и топтал их ногами. Вскоре склеп был разгромлен, а ярость по-прежнему бушевала во мне, требуя выхода.
О, если бы те, кто был причиной моего горя, оказались передо мной, я измыслил бы для них такие страдания, что смерть стала бы пределом желаний. Времена моей человеческой жизни, когда я, будучи повелителем целого народа, обедал в окружении двадцати тысяч пленников, посаженных на кол по моему приказу, ожили в памяти. Страдания этих людей показались бы сущим пустяком по сравнению с теми, что выпали бы на долю мерзавцев, погубивших Жозефину.
Сидя посреди разбитых гробов и растоптанных костей, я постепенно обрел самообладание. Предаваться ярости было бессмысленно, ибо я ничего не мог изменить. До рассвета оставалось всего около часа, и надо было вернуться домой прежде, чем солнечные лучи сделают меня беспомощным и беззащитным.
Под прикрытием
Поначалу я решил, что наткнулся на полицейский патруль. Но знакомый голос, молодой и пьяный, исполненный злобного торжества, вывел меня из заблуждения:
— Эй, парни, смотрите, какая встреча! Это тот самый старый пердун, который любит вмешиваться в чужие дела! Я же говорил вам, он любит шататься по кладбищам!
Мои глаза привыкли к свету, и я сумел разглядеть Хайдона Ласкаллса и двух его товарищей — таких же рослых и здоровенных, как он сам. Сознание своего преимущества придавало наглому юнцу храбрости.
— Теперь моя Жозефина умерла, — изрек он. — Умерла, так и не узнав, какое удовольствие я мог бы ей доставить. И все из-за этого старого ублюдка. Он, видать, извращенец, поэтому и таскается по кладбищам. Как мы его накажем?
— А ты уверен, что это он, Хайдон? — спросил один из парней. — По-моему, этот тип не такой уж старый.
— Этого гада я ни с кем не спутаю, Брад, — заверил Хайдон. — Ты что, не видишь, он стар как черт? Просто красит свои седые космы. — Ласкаллс глумливо ухмыльнулся. — Ты думаешь, краска для волос поможет тебе пустить пыль в глаза какой-нибудь молоденькой цыпочке, да, дедушка?
С трудом сдерживая бешенство, я смерил всю троицу уничижительным взглядом.
— Лучше оставьте меня в покое, — прошипел я. — Если хотите увидеть рассвет, убирайтесь прочь.
Мои слова возымели действие лишь на третьего юнца, который держал фонарик. Он отступил на пару шагов назад, и пробормотал:
— Не стоит с ним связываться, парни! Лучше скажем копам, что какой-то тип по ночам неизвестно зачем разгуливает по кладбищу.
— Ну уж нет! — взревел Хайдон Ласскалс и набросился на меня, на ходу выхватывая из-под куртки огромный охотничий нож. Лезвие прошло сквозь мою плоть, не причинив ни малейшего вреда. Я хрипло рассмеялся. Разоружив своего потрясенного противника, я, одной рукой удерживая его за шиворот, другой схватил нож и одним ударом выпустил кишки тому, кого звали Брад. Потом настала очередь третьего, того, кто по-прежнему сжимал в трясущихся руках фонарь. Ему я сломал хребет, и он рухнул на землю, извиваясь и издавая нечто вроде жалобного мяуканья.
Запах крови, хлеставшей из трупа того, кто несколько мгновений назад был молодым идиотом по имени Брад, был слишком силен, чтобы его игнорировать. Расхохотавшись в лицо Хайдону Ласкаллсу, я пронзил его горло зубами. Прежде чем умереть, он успел разглядеть мои острые клыки и понять, какая участь его ожидает. Пронзительный вопль, сорвавшийся с его губ, захлебнулся мгновение спустя, когда его душу подхватил вихрь, вырвавшийся из ада.
Несмотря на то что Хайдон Ласкаллс был всего лишь трусливым и наглым шалопаем, его кровь оказалась густой и необыкновенно вкусной. То была молодая кровь, полная нерастраченных жизненных сил. Я пил ее до тех пор, пока не наполнился доверху и красные ручейки не потекли по моим губам и подбородку. Тогда я сорвал с плеч глупого юнца его пустую башку и кинул ее в кусты.