Антология сатиры и юмора России XX века. Том 17

Губерман Игорь Миронович

Тому, что в семействе трещина, всюду одна причина: в жене пробудилась женщина, в муже уснул мужчина. Если днем осенним и ветреным муж уходит, шаркая бодро, треугольник зовут равнобедренным, невзирая на разные бедра. Был холост — снились одалиски, вакханки, шлюхи, гейши, киски; теперь со мной живет жена, а ночью снится

тишина. Цепям семьи во искупление Бог даровал совокупление: а холостые, скинув блузки, имеют льготу без нагрузки. Господь жесток. Зеленых неучей, нас обращает в желтых он, а стайку нежных тонких девочек — в толпу сварливых грузных жен. Когда в семейных шумных сварах жена бывает не права, об этом позже в мемуарах скорбит прозревшая вдова. Если б не был Создатель наш связан милосердием, словно веревкой, Вечный Жид мог быть жутко наказан сочетанием с Вечной Жидовкой. Хвалите, бабы, мужиков: мужик за похвалу достанет месяц с облак и пыль сметет в углу. Где стройность наших женщин? Годы тают, и стать у них совсем уже не та; зато при каждом шаге исполняют они роскошный танец живота. Семья — театр, где не случайно у всех народов и времен вход облегченный чрезвычайно, а выход сильно затруднен. Бойся друга, а не врага — не враги нам ставят рога. Наших женщин зря пугает слух про мужских измен неотвратимость, очень отвращает нас от шлюх с ними говорить необходимость. Век за веком слепые промашки совершает мужчина, не думая, что внутри обаятельной пташки может жить крокодильша угрюмая. Разбуженный светом, ожившим в окне. я вновь натянул одеяло; я прерванный сон об измене жене хотел досмотреть до финала. Вполне владеть своей женой и управлять своим семейством куда труднее, чем страной, хотя и мельче по злодействам.

Глава 5

ЕСЛИ ЖИЗНЬ ИЗЛИШНЕ ДЕЛОВАЯ,

ФУНКЦИЯ СЛАБЕЕТ ПОЛОВАЯ

Прожив уже почти полвека, тьму перепробовав работ, я убежден, что человека достоин лишь любовный пот. За то люблю я разгильдяев, блаженных духом, как тюлень, что нет меж ними негодяев и делать пакости им лень. Лишь перед смертью человек соображает, кончив путь, что слишком короток наш век, чтобы спешить куда-нибудь. Запетыми в юности песнями, другие не слыша никак, живет до скончания пенсии счастливый и бодрый мудак. Поскольку жизнь, верша полет, чуть воспарив, — опять в навозе, всерьез разумен только тот, кто не избыточно серьезен. Весьма причудлив мир в конторах от девяти и до шести; бывают жопы, из которых и ноги брезгуют расти. У скряги прочные запоры, у скряги темное окно, у скряги вечные запоры — он жаден даже на гавно. Время наше будет знаменито тем, что сотворило страха ради новый вариант гермафродита: плотью — мужики, а духом — бляди. Блажен, кто искренне не слышит своей души смятенный стон: исполнен сил и счастлив он, с годами падая все выше. Не стану врагу я желать по вражде ночей под тюремным замком, но пусть он походит по малой нужде то уксусом, то кипятком. В кровати, хате и халате покой находит обыватель. А кто романтик, тот снует и в шестеренки хер сует. В искушениях всяких и разных дух и плоть усмирять ни к чему; ничего нет страшней для соблазна, чем немедля поддаться ему. С тихой грустью художник ропщет, что при точно таком же харче у коллеги не только толще, но еще и гораздо ярче. В конторах служат сотни дур, бранящих дом, плиту и тряпку; у тех, кто служит чересчур, перерастает матка — в папку. Не суйся запевалой и горнистом, но с бодростью и следуй и веди; мужчина быть обязан оптимистом, все лучшее имея впереди.