Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 27. Михаил Мишин
Шрифт:
Например, по вопросу телефонов. Якобы весь аппарат себе поставил вне очереди. Да, товарищи. Мы были вынуждены пойти на эту крутую меру. Почему?
Мне тут правильно подсказывают: потому что, если нет телефона, невозможно же звонить! А аппарат должен из любого места, где бы ни сидел — в кабинете, в машине, на кухне, на другой точке, — прямо оттуда снять трубку, выяснить, как вопросы решаются, как другие вопросы. Телефон — это же не дает оторваться от людей, от народа практически.
Теперь по вопросу якобы привилегий по вопросу лекарств. Мне тут подсказывают, товарищи: вопроса такого нет. Мы можем предъявить рецепты: нам прописывают от того же, от чего
Еще вопрос, товарищи. По вопросу якобы специальных пайков для аппарата. Да, товарищи, тут мы должны откровенно признать: болтовня такая идет. Якобы в этих пайках что-то такое особенное. Неосведомленность, товарищи. Ничего особенного там нет. Все, что всегда. Ведь, товарищи, в чем смысл пайков? В том, чтобы уменьшить очереди. Очереди — наш позор, товарищи. И здесь мы настроены бескомпромиссно: аппарат удлинять очереди не будет.
Кстати, по вопросу культуры. Ведь такие слухи, что в театр невозможно попасть, потому что мы для аппарата бронируем чуть ли не весь зал. Скажу прямо, это уже хуже юмора… Вдумайтесь сами, товарищи: ну, откуда в аппарате столько любителей театра? Вот мне тут подсказывают, мы бронируем только партер. И не для себя, товарищи, а для заезжего аппарата из го родов-побратимов.
Вот что касается по вопросу брони на авиабилеты, факты есть. Но мы решительно боремся, товарищи. Так, недавно инструктор Сидоренкова обратилась, чтобы забронировать ей билеты на Сочи для семьи в командировку — всего двадцать семь билетов. Мы, товарищи, ей на аппарате прямо сказали: скромнее надо быть, товарищ Сидоренкова. Никаких привилегий — восемнадцать мест, и ни одного больше. Остальных членов семьи командируем через исполком.
Ведь нас с вами пытаются столкнуть: мол, почему аппарат на вокзале идет через комнату, где мягкая мебель и вентилятор, а люди в общем зале, многие на полу, а туалет второй год не работает, хотя запах дает. Что ж, вспомним диалектику, товарищи. А если бы при этом еще и аппарат вышел бы из депутатской комнаты и лег на пол в общем зале? Это сколько бы на полу прибавилось? И первый на полу, и второй, и общий отдел, и инструктора — вплоть до Сидоренковой — при той же мощности туалета. Нет, товарищи, это мы только навредили бы людям, народу практически, среди которого бывают старики, женщины, дети.
Кстати, по вопросу детей. Мол, почему только дети аппарата поступают в тот институт? Скажу прямо, товарищи: нас это тоже интересует. Мы должны с этого института строго спросить: почему они только наших детей принимают? В чем дело? А вот мне тут подсказывают: они уже прислали ответ. Что у них все решают знания. Так что они сами знают, кого принимать. Но нам ставят другой вопрос: почему дети аппарата и работать устраиваются в аппарат? Что можно сказать на это? Мне тут подсказывают, что мы — за трудовые династии, товарищи. Например, дед уголь добывал, отец добывал, теперь внук добывает. Дед пилил или, скажем, варил, потом отец варил, теперь варит вся семья непрерывно. У нас то же самое, товарищи. Например, мать — инструктор Сидоренкова, дочь — инструктор Сидоренкова, внучка вырастет, тоже будет инструктор Сидоренкова.
А вообще, товарищи, чаще нам надо встречаться для сплочения, ходить друг к другу в гости, мы — к вам, вы — к нам. Мне вот тут, правда, подсказывают не всех могут пустить, там у нас милиционер. Это безобразие! Мы поставим вопрос — что он там стоит, без формы? Это дезориентирует.
Но в целом мы еще раз убедились сегодня, что пока мы с вами будем, как прутик с прутиком, нас не переломить, как тот легендарный веник. Так что, товарищи, мне тут подсказывают: до новых встреч с вами, с людьми, с народом практически!..
198?
— Врача вызывали?
— Здравствуйте, доктор, проходите, пожалуйста.
— Где больной? Ой, как хорошо!
— Что-о?
— Примета! Если первый больной мужчина — это к счастью!
— Так я ваш первый…
— Ну да! Я так рада!
— Я тоже…
— Так. На что жалуемся?
— Что-то в боку болит. В правом, вот тут.
— Сердце.
— Сердце же слева!
— Что? Ах, да… Мы проходили. Сердце с той стороны, где часы… Температуру мерили?
— Температуры нет.
— Как нет? Что — ноль?
— Почему? Тридцать шесть и шесть!
— Ну! Выше нуля. Повышенная!
— А я всегда думал, что нормальная.
— Что вы с врачом спорите?.. И потом, если все нормально, зачем вызывать?
— Так в боку-то болит.
— В боку… Плохо. Может, вас укусил кто?
— Кто?!
— Клопов у вас нет? У нас на старой квартире были.
— Никого у меня нет! И потом — болит-то внутри…
— Внутри? Интересно, что там у вас.
— Может, вы меня послушаете?
— Конечно. Слушаю вас.
— Нет, я имею в виду стетоскопом. Знаете, такая штука, с трубочками?
— С трубочками? А! Конечно, это мы проходили!.. Вон он, в сумке… Ну-ка… Ой! Тикает что-то… Тук-тук, тук-тук… Как интересно! Прелесть!..
— Прелесть-то прелесть, а в боку-то болит.
— Болит — это плохо… Что же у нас там болит?
— Может, печень?
— А что, вполне!
— Но, говорят, при печени белки глаз желтеют…
— Да? А ну-ка, покажите глаза… У-у-у! Да у вас они не то что желтые! Прямо коричневые уже! Типичная желтуха.
— Доктор, у меня с детства глаза карие…
— Значит, желтуха врожденная!
— Нет, доктор, все-таки, я думаю, не печень…
— Ну, дело ваше… Я хотела как лучше. А если не печень, тогда что?
— В принципе можно было бы предположить приступ аппендицита…
— Больной! Я предполагаю у вас приступ аппендицита!
— Доктор, я боюсь.
— Не надо бояться, вырежем под наркозом!
— Я боюсь, это не то. Аппендикс у меня уже вырезали.
— Да-a? А ну-ка, откройте рот!..
— А-а…
— Шире!
— А-а-а-а-а!!!
— Вы что, издеваетесь? Где же вырезали, когда я его вижу?
— Кого?!
— Аппендикс!
— Доктор, вы не путаете?
— С чем?.
— Ну., с гландами?
— Гланды?.. А где ж тогда аппендикс?
— Он ниже, отсюда не видно.
— Ну ладно… Кстати, давайте вырежем гланды!
— Зачем?! У меня не гланды — у меня в боку болит.