Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 27. Михаил Мишин
Шрифт:
Но и бояться, во-первых, глупо, во-вторых, поздно. Ибо грань между братвой и богемой стирается на глазах. Уже сейчас по виду не понять — кто из зоны, кто из ВГИКа. И те, и другие в татуировках, и те и другие целуются при встрече. Конечно, братва пока не так сильно матерится, а богема пока не называет друг друга «брат». Ничего, вот-вот сойдет на нет и эта последняя грань.
И воплотится в житуху мечта — чисто конкретно.
Все люди станут — братья.
1998
Это
Одно именовалось У-Нас-Не-Пьют, второе — Пьянству-Бой. Во дни первого считалось, что зла не существует. Во времена второго — что с ним усиливается борьба. Иногда караул сбивался с ноги — тогда одновременно утверждалось что у нас не пьют, и что при этом пьют все меньше. Логика смущала только новичков-иностранцев. Абориген, плюя на логику, жил практикой: дают красное — пропало белое, пропало белое — ждут розовое… Закрыли рюмочные — открыли ларек, закрыли ларек — открыли подъезд… Как на качелях.
И вдруг… Молодые не представят. Старики не выразят.
Как эта партия, долгие годы под свои же тосты кирявшая вместе с народом, вдруг объявила собутыльнику: пить нельзя!
Вообще!
Народ остолбенел — это было поистине новое мышление. Местом, чтобы объявить о тотальной битве с выпивкой, выбрали Грузию — уже одно это обещало по-настоящему крупный, исторический идиотизм. Дальше — только успевай вспоминать…
… и «сухие» черноморские теплоходы, где пассажирский контингент, выпив в первую же ночь то, что пронес с собой, весь остальной круиз прожигал жизнь с помощью лимонада. Глядя на эти плавучие кладбища веселья, чайки сходили с ума…
…Бетховена и Пушкина — первый сочинил песенку со словами «Бездельник кто с нами не пьет», второй бездумно предложил: выпьем с горя, где же кружка… Оба имели проблемы на радио…
…и безалкогольные свадьбы, где «Горько!» звучало издевкой…
…и лица официантов в первые дни после… и звездные часы ночных таксистов…
…и как на полку легла половина фильмов, а в остальных исчезла половина кадров…
…и приемы с одним нарзаном, на которых ихние дипломаты делали вид, что так и надо, а наши — что сами не местные…
…и, конечно, того неизвестного инструктора райкома, который не убрал бутылку из ящика рабочего стола — и положил билет на стол. Где ты, человек чести? Отзовись, мы тебя — в Думу!..
…А еще…
Все! Хватит топтать вчерашний день — настала новая жизнь!
Логика победила. Глупой войны с алкоголем партия больше не ведет. И умной не ведет. Ни одна партия.
За бутылку в ящике стола сегодня никто не тронет. Держи в своем ящике хоть целый ликерно-водочный завод. Только плати налоги. Или откупись.
Прежние начальники были ханжи. Надирались по-тихому, легши на грунт, за бетонным забором… Всплывали на поверхность только протрезвев. Лицемерие закрытого общества. Сегодня эра искренности, стесняться глупо. Выпил — не выпил — иди к людям. Хоть ты префект, хоть депутат, хоть дирижер. Главное, не сильно качайся возле трибуны в канун выборов. Мы качающимся парал…ментариям страну не доверим…
В целом с той атмосферой страха покончено. Все эти разборы на парткомах, на месткомах. Тоталитарный мрак. Теперь у нас каждый есть личность с правами человека… то есть человек с правами личности… согласно хартии… или декларации… Короче, свалился возле этой урны — лежи спокойно, о плохом не думай: ты под эгидой ООН…
* * *
Было глупо — стало наплевать. Вместо бездарной войны — никакая. Визги «Споили наррод!» заглушены бульканьем презентаций.
Качели — в другую сторону…
Правда, говорят, «новые русские» не пьют. Ну, по чти. Молодцы! Аплодирую им обоим… А еще, говорят, на днях в одном поселке все мужское население влетело б реанимацию. Со смешными результатами вскрытия: оказалось, кишки мужикам прожег вовсе не «Мартини Бьянко»! Отсюда парадокс: в стране еще не все русские — «новые». Как и нерусские, впрочем.
Отсталые бабы в том поселке выли по-старому.
* * *
Эту дату-веху мы отметили юбилейным заседанием с одним достойным человеком.
«Я думаю, — сказал он, наливая, — что всю эту антиалкогольную кашу заварили зашитые. Зашитый есть проводник всякого экстремизма».
«Согласен», — согласился я.
И мы выпили — против экстремизма.
«Мировой опыт показывает, — сказал я, наливая, — что пессимисты чаще спиваются, чем оптимисты. Когда страна начнет лучше жить, она не будет столько пить».
«Согласен», — сказал он.
И мы выпили — за оптимизм.
Мог бы возникнуть вопрос: будет ли она вообще жить, если будет столько пить?
Но мелкие частности только омрачили бы наше юбилейное торжество..
28 декабря 1999
Пристали: почему ты ни слова о Чечне? Остальные уже доложились, некоторые даже по два раза. Тебя что, такая трагедия не потрясает?!
Не потрясает.
Потрясение есть острое изумление. Нету изумления. Комедия бы изумила. А трагедия… Что значит — таких не было? Ты-то почем знаешь? Тут же степень трагизма традиционно измеряется числом покойников. А число неизвестно, потому что засекречено. Что значит, от кого? От тех, кто еще не покойник, чтоб не суетился раньше очереди. Хотя просочилось — по закрытым данным живых в стране пока еще больше. То есть успех операции налицо. Такова уж наша боевая традиция: успех — неизбежен. Рухнул дом — успех снаряда. Устоял — успех кирпича.
Вообще, Чечня — это когда сбрендивший врач пытается лечить психа, возомнившего себя психиатром. При этом окружающие удивлены результатами лечения и обижаются на вранье персонала. До хрипоты: «Нам же врут же! Это как же! Это нам же!..»
Ну, действительно: за всю родную историю нам никогда не врал никто, и вдруг.
Нет, если что и потрясает, так не факт вранья, а качество. Истинно марочное вранье: без малейшей примеси логики — даже лживой. На фоне этой пенистой враки очень убедительно звучит словосочетание «права человека».