Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 29. Семен Альтов
Шрифт:
Думаю: до Европы нам еще далеко!
А может, оно и к лучшему?
«КЛЮЧИ».
Я спустился в подвальчик.
— Мне бы запасной ключ от дома. Как этот.
Старик выдвинул ящик с ключами.
— Выбирайте!
— Вы не поняли! Где гарантия: ваш ключ подойдет к моей двери?
— Гарантию не даю, но шанс гарантирую. Вот квитанция: шанс дается в течение года. Остается подобрать к ключу дверь — и будет
— Ничего себе! Ключ под конкретную дверь везде сотня, а ваш, неизвестно от чего, аж пять тысяч! Золотой ключик!
— Зато открываешь им дверь, а там все, что угодно! Я не знаю… Сундук золота! На нем красавица голышом! А в руках рюмка и борщ! Разве плохо?!
— Все, что вы говорите, не про мою дверь!
— А вам и не предлагают ключи от вашей двери! Где годами одно и то же. «Вынеси мусор! Где деньги? Ты не мужик!»
— Верно! Вы у нас были?
— У всех дома одно и то же! Согласитесь такой ключ хочется потерять навсегда!
— Точно! Дверей в мире полно, а я, как баран, уперся в свою. Давайте этот ключ! Лучше тот!
— Возьмите парочку! В два раза вырастут шансы.
— Гулять так гулять! Черт, деньги кончились!
— Зато есть ключи! Уважающий себя ключ однажды откроет что-нибудь стоящее! Желаю удачи!
Вот чудак! На радостях ключ от своего дома забыл!
Положу на витрину. Кому-то именно этот ключ подойдет…
У меня семь пар очков. На каждый день недели.
В понедельник надеваю с темными стеклами, чтобы после вчерашнего меня никто не видел. Слава богу, целый день меня никто не видит. Правда, в этих очках и сам ни черта не вижу.
Во вторник после вчерашнего мрака хочется чистого, яркого — неба синего хочется! Надеваю синие очки. И в любую погоду синее небо! Все синее. Трава синяя. Девушки синие. Жена подала огурцы со сметаной синющие. Не пробовали синие огурцы? Гадость!
Естественно, в среду хочется хрустящих зеленых огурцов с пупырышками. Надел зеленые очки и хрусти на здоровье! На работе зарплату зелеными выдали! Две тыщи зеленых! В очках скупить можно все!
В зеркале сам зеленоглазый, весь молодой!
Кажется, можешь перевернуть весь мир позеленевший!
В ночь с зеленого на четверг просто чешутся руки.
Утром бегу, не позавтракав, цепляя очки с дальнозоркими стеклами — надо определить фронт работ…
Подробно видишь линию фронта: не поймешь, где свои, где чужие. Перебежками в укрытие, в дом.
Почему не увидеть все таким, как хочется!
Чтобы совпало, надеваю розовые очки. Надеваю в пятницу. Пятница — жизнь в розовом цвете.
В ванной любуешься своим розовым телом. Надеваешь розовые носки с розовой
По телевизору новости одна другой розовее.
И суббота! Летишь в очках с простыми стеклами, надеясь — дело не в стеклах! И спотыкаешься обо все нерозовое. Оно кругом!
Глаза жены накрашены, точь-в-точь — тараканы. В углу тараканы шевелятся, как глазки жены.
Зажмурившись, жду воскресного вечера. Надеваю выходную оправу без стекол. Чтобы не выбили. Иду в ресторан. Там смело мешаю цвета. И все приобретает желанный цвет. Затрудняюсь назвать, какой именно…
Кто дал по голове — не разглядел. Хорошо, в оправе не было стекол.
В понедельник надеваю оправу с темными стеклами, чтобы после вчерашнего меня никто не видел. Мрак полный.
Но я знаю: дома лежат синие очки!
Садоводству нашему двадцать лет.
Тогда не сейчас, строили из чего могли, как могли.
Получились дома — стиль «сикось-накось», однако не падают!
Народ с утра вписывается в архитектуру, идет накренившись, держа равнение на пизанскую башню.
Один дом Пичугиных торчит ровно, чем с мысли сбивает. Красивым покрашен, резные наличники! Горка альпийская вечно в цветах!
Вечерами народ отдыхает, песни поют. Пичугиных зовут — извиняются, мол, непьющие! А на трезвую голову и соловей не споет.
Соседи выпьют, попоют, подерутся, и после сон легкий. А Пичугиных на драку не выманишь. Мол, навоз разнести, прочие отговорки.
Поджигали их дважды. Отстраивались! К бабке не ходи, третий раз подожгут!
Если отстроятся заново — терпение может лопнуть! Тогда народ за себя не ручается.
В семье Окунько четверо: Окунько-отец, Окунько-мать, Окунько-сын и Окунько-пес. Симпатичный большой пудель. Перед сном его пошел выгуливать Окунько-сын, тринадцати лет.
Их нет полчаса, час.
Окунько-отец, чертыхаясь, уходит искать собаку и сына.
Через час приходит один:
— Лично я ложусь спать, мне на работу!
Окунько-мать тихо плачет и уходит искать собаку и сына.
Проходит еще час. Нет ни собаки, ни сына, ни жены.
Окунько-отец вскакивает с кровати, в тапочках уходит в ночь, в надежде найти хоть кого-нибудь!
Возвращается жена. Она без ключей. Звонит в домофон.
Никто не спрашивает: «Кто там?» Окунько-мать рассуждает: муж ушел искать — и всех, очевидно, зарезали.
Садится на скамейку, рыдает.
Появляется окоченевший сын, потерявший собаку. Мать кидается к нему, обнимает. Подходит издерганный отец, мысленно похоронивший семью. Все целуются так, будто попали под амнистию.
Окунько-отец, насвистывая, достает ключи.