Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 51. Марк Розовский
Шрифт:
Пожарные никакого внимания на бабку не обратили. Видит бабка надпись «Редакция газеты «Правдуля», вбежала, а там журналисты сидят, кофе пьют, пивом запивают…
— Журналисты! — кричит. — Помогите!.. Разоблачите пожарных, которые не погасили огонь, который не сжег прохожего, который не сказал милиционеру, чтоб он догнал бандита, который отнял у меня доллар, на который я на рынке хотела купить черную икринку, а то я давненько черной икры не ела.
Журналисты рассмеялись и выгнали бабку, а сами стали дальше только
Идет бабка дальше. Видит, большой серый дом стоит с надписью: «Комитет государственной опасности безопасности». Бабка туда, кричит у двери:
— Эй вы!.. Ну-ка, откройте и повлияйте на журналистов «Правдули», которые не захотели разоблачить пожарных, которые не погасили огонь, который не сжег прохожего, который прошел мимо и ничего не сказал милиционеру, который не погнался за бандитом, который отнял у меня доллар, на который я на рынке хотела купить черную икринку, а я давненько черной икры не ела.
Арестовали бабку, посадили в тюрьму, отсидела в ней бабка триста дней и ночей.
А когда вышла, смотрит — на дороге зелененькая бумажка лежит. Нагнулась бабка, хотела ее поднять, да раздумала, пошла дальше.
Приходит домой, а там ее знакомый бандит сидит
— Извини, — говорит, — бабка.
— За что?
— За то, что ты отсидела триста дней и ночей в тюрьме, куда тебя посадили эти из Комитета государственной опасности безопасности, которые не захотели повлиять на журналистов «Правдули», которые не разоблачили пожарных, которые не погасили огонь, который не сжег прохожего, который ничего не сказал милиционеру, который не догнал меня, когда я отнял у тебя доллар, на который ты на рынке могла бы купить черную икринку, а ты давненько черной икры не ела!
С этими словами вор улыбнулся бабке и открыл банку черной икры, которую принес ей в подарок.
1991
Собрались на собрание.
Сидим, слушаем. Слушаем, сидим. Вдруг на трибуну вылезает тип.
— Я, — говорит, — принесу вам счастье.
А мы, между прочим, его ни о чем таком не просили. Ну-ну, думаем. Хочешь принести — приноси. Нет возражений.
На следующий день приносит. Разворачивает. Показывает. Мы все удивляемся:
— И это счастье?.. Нет, это несчастье.
Тогда этот тип ничуть не смущается и говорит:
— Хорошо. Я принесу вам счастье во второй раз.
А мы его и второй раз не просили. Но что делать, если он настаивает?.. Против счастья ведь особенно не попрешь. В конце концов, думаем, ну, чем мы рискуем?.. Получится что-то у этого типа — хорошо. А не получится — хуже не будет. Счастья ведь нам всегда не хватает. Глупо отказываться в нашем-то положении. Через год приносит. Развязывает. Мы ахаем:
— Что ты нам принес?.. Это же ужас какой-то.
Он говорит:
— Извините. Ошибочка вышла. Я хотел одно, а сделалось совершенно другое. Ну, да я еще попытаюсь. Третья попытка.
А мы и на этот раз к нему ни с какими такими просьбами не обращались. Нас его действия не касаются. Мы как жили, так и живем. И никто нам за всю жизнь ничего хорошего так и не принес. Хотя обещания были. Ну, да ладно, думаем. Попытка не пытка. Ну, принесет нам опять какое-нибудь дерьмо. Мы это дерьмо съедим. И будем счастливы. А не съедим — тоже будем. И в том же дерьме.
10 лет где-то этот тип скитался. Вдруг появляется. Расстегивает. А там — ничего. Мы засмеялись: стоило ли столько лет надрываться, чтобы ничего и не принести. Не тут-то было. Этот тип говорит:
— Вот оно… то самое… что вы просили!
А мы, заметьте, никогда его ни о чем…
Мы говорим:
— Не подходит.
Он тут же спорить.
— Вы ничего не понимаете, — говорит. — Это как раз чего вам нужно, идиоты.
Мы обижаемся, конечно. За что он нас идиотами обозвал?!
Мы возражаем:
— Забирай к черту свое барахло. Надоел ты нам…
Он взволновался, аж трясется весь.
— А я говорю, — это он нам говорит, — это лучшее, что есть на свете…
Мы ни в какую. Не соглашаемся.
— Это — ничего. А нам ничего не нужно.
Тогда он хватает револьвер.
— Взять, — кричит.
А кого брать?.. Ничего не возьмешь. У ничего и нет ничего.
— Взять, — кричит, — и раздать. От каждого по способности, каждому по потребности.
И давай раздавать. Карточки, талоны, купоны разные… Да только мы этим счастьем уже сыты. Этого счастья у нас навалом.
Как вдруг появляется на нашем очередном собрании еще один тип.
— Я пришел, — говорит, — дать вам волю.
Ну, пришел и пришел. Разворачивает. Затем раскручивает… Через десять лет, извините, расстегивает… И что? И все ничего. Можно сказать, зря на собрания ходим. Слушаем, сидим. Сидим, слушаем.
1991
Дедушка начал умирать в пятницу ночью. Я бросился к телефону и вызвал «Скорую».
— Сколько лет клиенту? — спросил меня тихий грудной женский голос.
— Старичку за восемьдесят, но я уверен — его можно спасти.
— В таком возрасте импотенция неизлечима. Но мы постараемся что-нибудь сделать.
Я не понял, при чем тут дедушкина импотенция, но ради экономии времени промолчал.
— Дайте мне его, — сказал обворожительный голос. — Я сама с ним разберусь.
— Он не в силах подойти. Он лежит.
— Встанет! — произнесла дама на том конце провода. — Наша фирма лежачего поднимет.