Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15
Шрифт:
— К чему высокопарные слова. Стукачей и без вас хватает. Вон, — указал рукой участковый на стопку разных заявлений и жалоб, лежавшую на углу стола, — друг на друга пишут. Дай, Бог, разобраться с этим…
— Тогда чего вам надо?
— Да не многого… Признаешь свою вину и приносишь извинения. Ничего, что я на «ты»?..
Вопрос повис в воздухе, однако на лице Барона отобразилось недоумение: участковый его мнением интересуется. А Паромов продолжал:
— И не просто извинения, а чтоб твои друзья-товарищи слышали.
— Какие
Теперь уже участковый никаким образом внешне не среагировал на последнюю фразу собеседника.
— Я не злопамятный. Приносишь официальные извинения, и будем считать, что мы с тобой квиты… без всякой такой следственно-судебной тягомотины.
— И на сутки не отправите? — стал торговаться Баронов.
Вот же человеческая натура: то полное безразличие к судьбе, то готовность во всеуслышанье принести извинения работнику милиции, то торг.
— Ну, это уж чересчур. Нагадил — и хочешь сухим из воды выйти. Не пойдет! Я тогда перестану себя уважать. Да и ты вряд ли станешь уважать, — подыграл участковый своему оппоненту. — Да и время будет подумать над своей жизнью дальнейшей. Впрочем, сутки не участковый дает, а судья. Суд. Если бы участковые и опера сутки давали, да еще лучше, сами судили и рядили, то, брат, таких бы дел натворили, что и не расхлебать! Верно мыслю?!!
— Да куда уж верней! — не удержался от улыбки Баронов. — Ни одного бы корешка уже в живых не было!
В зале меж тем с неподдельным интересом прислушивались к тому, что происходит в кабинете участкового. И когда услышали, что в отношении Барона участковый при определенных условиях не собирается возбуждать уголовное дело, и Барон может отделаться только несколькими сутками, на разные голоса стали советовать ему принести извинения. Мол, язык без костей, и чего не скажешь, ради свободы. Потом и позабыть можно.
— Цыц, вы там!.. Без вашего тявканья знаю, что делать. Я — мужик. И слово мое твердо, как камень. И если я извинюсь, то извинюсь. Без задних мыслей. А потому — не тявкать!
Барон подошел к дверному проему. Из зала на него с интересом смотрел десяток пар глаз.
— Я извиняюсь перед участковым и признаю свою вину. Пьяным сильно был — вот и дурь отмочил. И еще скажу. Участковый хоть и молодой, но молодец. Уважаю таких. Бить — так бить! — И опять обращаясь к участковому, добавил: — А здорово вы меня! Давно никто так не потчевал. — Он почесал ушибленное место и попросил: — А теперь попрошу не трогать меня своими разговорами. Дайте тихо посидеть, пока не отвезут в отдел.
Паромов молча пожал плесами, что должно было обозначать «не возражаю». Барон прошел через зал и сел на стул в дальнем углу. У Терещенко от таких метаморфоз даже челюсть отвисла.
Победа была полной. Паромов уже знал, что эти тринадцать человек уж вряд ли когда поднимут на него руку. Да и другим закажут. Все, как в волчьей стаи: стоит вожаку намять шею, как остальные
— Ну, ты даешь! — сказал Подушкин, после того как всех задержанных отправили в отдел. — Разыграл спектакль, как по нотам. А может, зря… Может, стоило все официально: рапорт — и уголовное дело.
— Палыч, ты лучше меня знаешь, как бывает «официально». Забыл, что ли про недавний случай с Бамбулой…
— Да помню… Наверно, поступил ты правильно… — дал задний ход Подушкин.
— А потому — не будем унывать. Обошлось — и, слава Богу!
Поговорили еще какое-то время о превратностях милицейской работы, и Подушкин пошел встречать дружинников. А Паромов, оставшись в кабинете один, в который раз за этот день с чувством благодарности вспомнил о Минаеве и Черняеве и их совете: бить первым, не дожидаясь, когда самого начнут бить.
Остаток дня и вечер прошли без приключений. Съездил с внештатными сотрудниками Ладыгиным и Гуковым на два семейных конфликта. В первом случае две пожилые женщины, жившие с подселением, не могли поделить между собой места общего пользования. Разобрался на месте. Во втором было посложнее: пьяный муж гонял жену и детей. Был агрессивен. Пришлось на него составлять протокол о мелком хулиганстве, а самого отправить в отдел, к Мишке Чудову в «аквариум». Посетил по месту жительства трех поднадзорных. Написал рапорта. Очередной рабочий день закончился.
— Как работалось? — поинтересовалась дома жена, подогревая ужин. — Опять, наверное, не обедал. Или к какой-нибудь молодухе подхарчиться забегал?.. — Глаза жены лукаво заблестели.
Паромов промолчал.
— Не завел ли себе на участке подружки? А то мне говорят, что в милиции все очень шустрые, ни одной юбки не пропустят, — не унималась супруга.
Опять промолчал, удивляясь про себя женской интуиции. Не успел он и знакомство с библиотекаршей Леночкой свести, просто так, без какого-либо интима, а супруга уже конкретно намекает. Вроде бы и шутит, но «бьет» в точку. Еще не согрешил, но чувствовал себя неуютно от шутливо-коварных расспросов жены. Словно мелкий воришка, застигнутый на месте преступления.
— Что молчишь?
— А что говорить?.. Работалось нормально, как видишь: жив-здоров… А если будешь много тарахтеть в пустой след, то придется и подругой обзаводиться. Лучше веселей ложками-поварешками орудуй… — прикрыл он внутреннюю неловкость легкой грубостью.
Жена надула губки и громче стала стучать половником о кастрюли.
— Чем приставать с пустяками, лучше скажи как наша дочурка? Не болеет? Почти не вижу.
— Нашел работу — даже ребенка не видишь! — попеняла жена. Как любая женщина, она любила, чтобы последнее слово оставалось всегда за ней. — Целыми сутками пропадаешь. Без выходных и проходных. Может, уволишься?..