Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15
Шрифт:
Та, что была поближе, Ломакина Валентина, по прозвищу Самохвалиха, оплывшая жиром бабенка в центнер с гаком весом, из 109 квартиры, тут же отозвалась:
— Живем — хлеб жуем… а еще кашу, хоть не сеем и не пашем… По сторонам не поглядываем, милиционерам не докладываем. Работа не наша и забота не наша. Это тебе положено, вот и гляди. И гоняй добрых людей, если неймется…
— Валентина, да ты никак поэт?.. — усмехнулся Паромов. Баешь складно, но в пустой след.
Самохвалиха и бровью не повела, словно сказанное участковым ее не касалось.
Понимаю, в тебе чувство обиды говорит… — продолжил Паромов. — За позавчерашний привод в милицию. Но зря. Не устраивай в комнате шалман и попойки с мордобоем, и никто тебя не тронет. Будешь порядок нарушать —
Самохвалихе за тридцать. У нее двое детей и развод с мужем. Последнее из-за ее склонности к спиртному и драчливости. Была ломовой лошади под стать: высокая, крупная, с ногами и руками как у японских борцов сумо. Вот и сбежал от нее муженек. И как было не сбежать бедолаге, если не он, а она поколачивала. А рука, что кувалда… Раз приложится — отметина на всю жизнь останется.
— Что ты, Валюха, на человека лаешься. Он при исполнении… — вступилась за участкового ее соседка по подъезду. — Надо же понятие иметь. Кто-то же должен нас в острастке держать, к порядку призывать… А то, дай нам волю — через неделю друг друга перебьем. Не-е-е, без милиции никак нельзя!
— Спасибо, Мария Ильинична, на добром слове, — поблагодарил заступницу Паромов. — Но у Валентины язык без костей. Мелет себе и мелет. Независимо от того, что у нее на уме. На нее даже обижаться не стоит. Так, пустая трата времени. Лучше скажите мне, кто тут выглядывал из-за угла перед моим приходом. Если видели, конечно.
В течении всего последнего диалога Самохвалиха оставалась безучастной, словно речь шла не о ней, а о ком-то постороннем человеке.
— Да я бы рада, милок, тебе подсказать, но вот беда, не видела. Вешала себе бельишко, да вешала. Некогда было по сторонам поглядывать. Да и к дому спиной стояла. Так, что извини. Да и Бог с ним, с тем, кто из-за угла на магазин поглядывал. От одного человека, даже и никчемного, шуму не будет. Сейчас, слава Богу, тихо у нас. Раньше все толокой тут ходили, все шумели, все гудели, жильцов, грешным делом, задирали, жить спокойно мешали. А теперь потише стало. И детки могут погулять, в песочке поиграться, и старушки спокойненько на лавочках посидеть, косточки соседские «перемыть». Без шума и матерных слов. А на соседку мою, Валюху, зла не держи. Она беззлобная. Работящая. Есть, конечно, у нее грешок — любит в стопочку лишний раз заглянуть. Но кто без греха?!
Мария Ильинична замолчала и стала поправлять белье. Затем внимательно посмотрела на Самохвалиху.
— Так что, на Валентину зла не держи. Она тоже ничего не видела. Вешая на веревку белье, мы меж собой гутарили. Так, о разных пустяках. Какие у глупых баб могут быть важные дела, — словно задавая вопрос, протянула она, и сама же на него ответила, — так, одни пустяки.
Мария Ильинична на самом деле не была так проста и простодушна, как могло показаться человеку не сведущему и ее не знающему, составляющему о ней мнение только по последнему монологу. Ей стукнуло давно за пятьдесят, но была она крепенькой и ухоженной — за своей внешностью следила строго. Вдовья жизнь приучила ее к самостоятельному принятию решений, особенно в плане быта. Знала не только в какой руке ложку и поварешку держать, но и молоток, и топор из рук не выпадали. Вдовство, по-видимому, приучила ее сдерживать свои эмоции, следить за словами, говорить мягко, вкрадчиво, миролюбиво.
— Ну что ж, и на том спасибо. Рад, что у вас стало тихо. Мне меньше работы. Пойду дальше. До свидания.
— До свидания, — все также мягко отозвалась Мария Ильинична.
— До свидания, — буркнула Самохвалиха. — Век бы тебя не видеть.
— Ну-ну! — ощерился улыбкой Паромов на последнюю реплику, направляясь в сторону здания детского садика. — Я в гости не набиваюсь, но и сама не нарывайся. Тогда и видеться не придется…
«Раз в этих краях, то проведаю и директора садика, — покинув дам, решил Паромов. — Заодно разузнаю, как там обстоит вопрос с мелкими хищениями. Что-то в последнее время участились…»
Перейдя дорогу,
…Директриса Наталья Леонидовна Круглова шума не поднимала, с официальным заявлением в органы милиции не обращалась. Решила дело уладить келейно. Потому в порядке частного обращения с месяц назад посетовала на свою беду: «Выручай, товарищ участковый. Какая-то «мышка-норушка» завелась, все тащит, что плохо лежит».
Говорила с конфузливой улыбкой на лице. И от этой улыбке на щеках образовывались симпатичные ямочки, делавшие лицо добрым и ласковым.
«Я пыталась своими силами вывести на чистую воду воришку, даже собрание провела с приглашением всех сотрудников садика, — делилась откровенно заботами, — но не удалось пресечь кражонки. Продолжаются. И заподозрить никого не могу. Все такие милые, скромные, интеллигентные. И смех, и грех. Так что, выручай». — «А, может, официально? — заикнулся он тогда. — Официально всегда проще, меньше головной боли, если что…» — «Нет! Нет! Что вы? По таким мелочам, которые, как говорится, и выеденного яйца не стоят, заводить всякие там проверки, вопросы-допросы, лихорадить коллектив не стоит, — засмущалась окончательно, даже руками всплеснула, словно отгораживаясь. — Тогда уж, Бог с ним, пусть остается все, как есть. Я думала, что вы наших сотрудников немного попугаете — и кражи прекратятся…» — «Наталья Леонидовна, разве я похож на пугало, чтобы людей пугать? — притворно возмутился он. — Простительно так говорить малограмотным старушкам, но не интеллигентным людям, к каковым я всегда вас и ваших коллег отношу. Не ожидал!.. Честное слово, не ожидал». — «Извини. Брякнула, не подумав. Я имела в виду, что какую-нибудь лекцию на правовую тему, в том числе и об ответственности за хищение, прочтете. Смотришь, человек и образумится». — «Вот это — другой разговор, а то «пугните да пугните». Согласен. И, знаете, еще что?..» — «Что?» — подняла она вопрошающие глаза. — «А давайте-ка мы установим в вашем кабинете в целях профилактики химическую ловушку». — «И что это за заверь?» — «Приспособленьице такое, заправленное специальным красящим веществом, довольно стойким к внешней агрессивной среде, в том числе и к воде, обычно на базе родамина, которое при нарушении целостности ловушки, на нарушителя и выплеснется, да окрасит его так, что неделю не отмоется, — пояснил пространно. — Мы их в различные организации, занимающиеся торговлей, в помещения касс, бухгалтерий, то есть в те места, где обычно денежки хранятся, устанавливаем. Все в соответствии с законом, с составлением необходимого акта. Неплохо бы выстреливающую раздобыть, она покомпактней и понадежней в эксплуатации. Но это как повезет…»
И он рассказал про случай, произошедший совсем недавно в стенах опорного пункта.
В его рабочем столе, в верхнем ящике, среди различных бумаг лежала химловушка в виде небольшого кожаного кошелька, недавно полученная от криминалистов. Все не хватало времени, чтобы установить в одном из киосков «Союзпечати» на остановке «Площадь Рокоссовского». Бывает так: сразу не установил, а потом то одно, то другое мешает, — и забываешь. Вот так «позабытой» лежала эта химловушка до тех пор, пока один «ушлый» внештатный сотрудник, Ефимов Володя, ее не обнаружил. Но он-то не знал, что это химловушка. Просто увидел пузатенький кошелек, с защелкнутыми металлическими зажимами. Увидел и заинтересовался: почему такой «пузатенький»?
Открыл — и получил порцию родамина в лицо! И испачкался, и испугался, и зарекся без спроса лазать по чужим вещам!
Тогда обошлось, как уже было сказано его испугом, смехом внештатных сотрудников и участковых инспекторов милиции, «разносом» от старшего участкового.
«Ну, что, попробуем?..» — «Попробуем».
На этом и порешили.
На следующий день он, как договаривались, прочел небольшую лекцию об административной и уголовной ответственности за хищение государственного и личного имущества. А химловушку установили позже, так как потребовалось время на ее изготовление.