Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
– Хватит, старик. Сто лет назад всё уразумел. Зря тратим время. Давай лучше искупаемся. Это нам больше принесет пользы, чем еще одна репетиция. Хочу побултыхаться в Чёрном море. Надоело Балтийское.
– Я тоже не прочь освежиться, ради этого сюда и пришел. Но купаться мы не будем. Очень хлопотно раздеваться. И опасно. Как бы кто не увидел наши игрушки. Пока оружие греет мне живот, я чувствую себя сильным, неуязвимым. Боюсь остаться голым.
– Да никто поблизости не отирается. Никому до нас дела нет.
– Все равно. Береженого
Тане осталось жить менее трех часов. Так близко она находилась от своих палачей-и ничего не чувствовала! Была жизнерадостна, как всегда. Сидела в шезлонге напротив Ермакова, ближе, чем раньше, и доверчиво, как родному, улыбалась.
– Теперь опять ваша очередь рассказывать, Вано!
– Я же рассказывал...
– Вы говорили только о пограничнике капитане Ермакове. Но ничего не успели сказать о себе лично.
– Моя биография, Танюша, короче воробьиного носа. Родился в Аджарии, в рыбачьей деревушке. Отец погиб на войне. На торпедном катере был рулевым. Мама умерла с горя, дед и бабушка-от старости. Попал в детский дом. Закончил десятилетку. Поступил в летное училище. Получил диплом пилота. Летал на Севере. Теперь вот здесь, на юге, служу. Вот и всё.
– Почему у вас такое имя-Вано?
– Потому что я на одну треть, по матери, аджарец, по отцу-русский, а от бабушки есть и турецкая кровь. В нашей семье говорили на четырёх языках. Я хорошо знаю грузинский, армянский, турецкий. Дед украл бабушку где-то в окрестностях Трабзона. Лихой был рыбак. На своей фелюге он ходил до самого Босфорского пролива. Заглядывал и в Крым. Я помню его. Одного года ему до ста лет не хватило, когда умер.
– А вам сколько?
– Много. Скоро тридцать стукнет.
– Почему же до сих пор не женились?
– Потому что один раз здорово обжёгся. Женился и через год разженился.
– Вас разлюбили или вы?
– Во всём виноват один я.
– Он тяжело вздохнул.
– Не сумел уговорить жену поехать со мной на Север. Она осталась жить здесь, в теплых краях. Известное дело, не выдержала одиночества... Вот такая моя история. Тогда же я дал себе клятву: никогда больше не жениться и не знаться с вашей сестрой. Но...встретив вас, сразу забыл о своей клятве.
Таня, не дослушав, вскочила и побежала в море. Вано как бы нехотя последовал за ней.
Плавали, обгоняя друг друга. Смеялись. Добравшись до красных флажков, повернули назад, к берегу. Она, лежа на спине, не шевелясь, глядя в бездонное небо, о чем-то напряженно думала. Вано тихо пристроился рядом. Жадно, с мольбой вглядывался в её серьёзное, очень сосредоточенное лицо.
– Не надо морщить лоб, Таня. Пусть это делают старухи. Улыбнись! Нет, не так. Не вообще. Одному мне улыбнись-и я отдам за твою такую улыбку жизнь.
– Ну да! Так не бывает.
– А ты попробуй улыбнись.
Она, не глядя на него, не меняя серьёзного
– Не отдавайте, Вано, свою жизнь и за миллион самых очаровательных улыбок.
– Если бы я мог сделать для вас что-нибудь хорошее!...
– Можете, Вано.
– Что? Говори!
– Не догадываетесь?...А я думала, вы чуткий...Сверхчуткий.
– Я обыкновенный влюбленный, Танюша.
Умолк и долго вглядывался в неё печальными глазами.
– Странно. У меня такое чувство, будто я вижу тебя в последний раз.
– Так оно и есть.
Она медленно повернулась на грудь, поплыла рядом с ним. Её глаза тоже были полны печали. Тихо-тихо спросила:
– Это правда, что вы можете сделать для меня что-то очень и очень хорошее?
– Правда. Могу! Говори!
– Не надо больше летать с нами, Вано. Купите путевку в санаторий и отдыхайте себе на здоровье. Пожалуйста.
Он долго плыл молча. Потом твёрдо сказал:
– Ладно. Так и будет. Я останусь в Батуми.
– Я знала, что вы поймете меня. Вы очень чуткий, очень хороший человек, Вано.
– Ты...Ты это серьёзно, Таня?
– Да.
– Так почему же гонишь меня от себя?
– Почему?... Так вот не бывает в настоящей жизни, как у нас с вами.
– Как, Таня?
– Я вам понравилась с первого взгляда, вы-мне. Чересчур все ладно, хорошо. Просто чудесно. А я, Вано, не верю в чудеса. Что-то у нас с вами не так. Чего-то я боюсь, чего-то настоящего нам с вами не хватает.
– Понял тебя. Кажется, понял. Прости, Танечка.
– Не за что прощать. Ни в чем вы не виноваты. Я рада, что встретила вас. Долго, наверное, буду помнить боевого летчика капитана Ермакова.
– Спасибо и на том. А проводить до аэродрома можно?
– Можно и дальше. До Сухуми. Не пропадать же обратному билету.
Она смеялась. Вано горько улыбался.
Жить ей осталось около двух часов.
Суканкасы в наглухо застегнутых плащах тяжело шагали по дощатому настилу, проложенному поверх прибрежной гальки. Навстречу им неторопливо шел милиционер. Они медленно сближались. Никто не сворачивал с тротуара. Сошлись лицом к лицу. Суканкас-старший вдруг приложил ладонь ребром к непокрытой голове и развязно-насмешливо спросил:
– Товарищ начальник, который час?
– Семнадцать минут одиннадцатого.
– Благодарю, товарищ начальник. Порядочек на пляже охраняете?
Разошлись, уступив друг другу дорогу, в разные стороны. Суканкас-младший был бледен, губы дрожали. Укоризненно посмотрел на отца.
– Зачем тебе надо было лезть на рожон, старик?
– Тренирую хладнокровие и волю.
– Оглянулся на удаляющегося милиционера.-Недогадливый, небдительный хранитель порядка! Безвестный старшина мог бы прогреметь на всю страну, орденок заработать, если бы скомандовал: хенде хох! Мимо своего счастья прошел, ротозей!