Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
– Теперь и молодых подагра не щадит.
– Ладно, нечего вам надо мной насмехаться. Поднимайтесь. Выходите.
– А зачем выходить?
– сказал он беспечно и весело.
– Я с вами до Сухуми полечу. Имею обратный билет. Вот он. Законный пассажир.
Он произнес всё это полушутя-полусерьёзно, уже не скрывая того, что ему просто хочется поговорить с бортпроводницей. И она это отлично поняла, переменила полудружеский тон на деловой, строгий.
– И всё-таки вам придется выйти, товарищ капитан. Во-первых, обратный билет надо зарегистрировать
– Категорически? Бесповоротно?
– Категорически! Но... с поворотом, раз у вас есть обратный билет.
– Не строжитесь, Тюльпан! Вам это не идет. Улыбайтесь-это вам к лицу. Хорошо?... Я и не собирался сидеть здесь целых три часа. Просто так... хотел, чтобы вы подошли ко мне, заговорили.
– Вот я и подошла, поговорила. Теперь - выходите.
– Выхожу, Тюльпан!... Кстати, почему вас называют Тюльпаном? Вы скорее Незабудка.
И снова его взгляд и выражение лица были исполнены такого искреннего уважения, почтительности, доверия, доброты,что Таня невольно, вопреки своим правилам и привычкам, не торопилась уйти. Ничуть не опасен ей и не неприятен этот капитан, боевой летчик. Наоборот. У неё возникло к нему ответное чувство доверия и дружелюбия.
– Почему, спрашиваете, Тюльпан?... С легкой руки мамы так называют. Когда я была малышкой, на моих щеках всегда полыхал румянец.
– Я так и думал!... И теперь он не погас. Значит, вы маменькина любимая дочь?
– Маме есть кого любить! Две младшие девочки на руках. Два сына. Есть еще одна сестра - Наташа. Мы с ней близнецы.
– Ого! Грузинская семейка. У вас отец, случаем, не грузин?
– У меня два отца, родной и неродной. И оба русские.
– Вот как! Целых два! Почему?
– Так вышло. Бросил нас отец. Мама второй раз замужем. Отчим оказался лучше родного. Вот он-то и носил в молодости зеленую фуражку.
– Простите. Я нечаянно затронул больное место.
– Ничего! Теперь я уже спокойно могу говорить о своём родителе. Все, что у меня есть хорошего, от мамы, всё плохое - от никудышного отца.
– У вас нет ничего плохого!-запальчиво, с азартом будто кто-то с ним спорил, проговорил Ермаков.
– Зря вы на себя наговариваете.
– Ладно, товарищ капитан, заболтались мы. Выходите!
Он умоляющими глазами посмотрел на неё.
– Куда же я пойду? Совершенно некуда. И незачем. Ни на кого и ни на что, кроме вас, не могу смотреть... Таня, что вы будете делать до двенадцати тридцати?-вдруг спросил он.
Она немного помолчала и просто сказала:
– Посмотрю город, искупаюсь, позагораю.
– И вам одной не будет скучно?... Давайте вместе совершим экскурсию. Я же коренной батумец. Такие места вам покажу!... Договорились?
– А что скажут мои товарищи?
– Порадуются за вас и за меня. Особенно за вас. Славные они ребята. Поедем!
Таня колебалась: ехать или не ехать? Хотела отказаться.
В это время с земли донесся весёлый и лукавый, как показалось Тане, смех её товарищей. Над ней, конечно, потешаются. И она гордо, с вызывающей отвагой вскинула голову и отчеканила:
– Ладно, поеду! Но с одним условием. Вы будете рассказывать, как ловите нарушителей границы. И ни о чём другом не станете заикаться.
– Подчиняюсь даже таким кабальным условиям.
– Вот теперь договорились. Ждите меня около аэровокзала, в скверике.
– Это правда? Вы придете?...Сдержите слово?...Простите!...Я буду ждать.
Ермаков схватил свою аэрофлотскую синюю сумку, ринулся к выходу, сбежал по трапу вниз. Проходя мимо экипажа Ан-24, он снял шляпу, улыбнулся и сказал им по-грузински:
– Спасибо, друзья, за то, что в целости и сохранности доставили своего собрата в Батуми. И не судите, пожалуйста, меня слишком строго. Вспомните свою молодость, ребята!
Все эти слова он повторил по-армянски.
Штурман Бабаянц, кудрявый, с узкой полоской черных холеных усиков, со смехом откликнулся ему - тоже на армянском языке:
– А нам нечего вспоминать молодость. Мы ещё, слава богу, не старики.
– Тем более!
– по-аджарски сказал Вано Ермаков.
– Пока, ребятки. До скорого.
Он быстро зашагал к выходу. Скверик начинался сразу за металлической оградой и был полон людей, ждущих объявления посадки на самолеты. Невелик город Батуми, а пассажиров много в любое время года. Туристов. Экскурсантов. Курортников. Спортсменов.
Ермаков несколько раз, беспрестанно поглядывая сквозь деревья на лётное поле, прошелся по скверику. Верил и не верил, что Таня придет. Уж очень она быстро и просто согласилась провести с ним свои свободные три часа. Наверное, согласилась так, для видимости, пошла на хитрость, чтобы побыстрее выпроводить его из самолета.
Он курил сигарету за сигаретой и ждал. Несколько раз прошел мимо Суканкасов, отца и сына, но он был так поглощён ожиданием, что не обратил на них внимания. Жаль! Если бы он остановил свой взгляд на старшем, внимательно взглянул на него, он, может быть, вспомнил бы, где, когда, при каких обстоятельствах впервые столкнулся с ним. Тогда, конечно, и Таня осталась бы жива.
Суканкас-старший сразу узнал Вано Ермакова, но не выдал себя, ничего не сказал сыну. Зачем его тревожить? Потом расскажет, что это за человек.
Объявили посадку на какой-то рейс. Людей в скверике заметно поубавилось. Освободилась скамейка неподалеку от той, на которой расположились Суканкасы. Ермаков сейчас же сел и положил рядом газету: дескать, занята, братцы, проходите мимо.
Он докуривал пятую или шестую сигарету, когда увидел её. Она подошла к нему смущенно и робко и с явно преувеличенной храбростью объявила:
– Вот и я... экскурсантка!...
Он вскочил, снял шляпу и готов был схватить её руки и расцеловать.
– Всё-таки пришла!... Сдержала слово. Молодец! Честь надо беречь смолоду.