Антология советского детектива-42. Компиляция. Книги 1-20

Кожевников Вадим Михайлович

Завязалась переписка случайно. Адрес Каси Назаровой достался ему от солдата, уезжавшего в отпуск, к невесте. Солдат спешил, во дворе заставы гудела машина, он впопыхах сунул Баскову листок из записной книжки, фотографию и вспрыгнул в кузов.

Басков растерялся. Грузовик тронулся, обдав его бензиновой гарью, отпускник крикнул что-то, но Басков не ответил, — на него смотрела девушка, смотрела ласково, с умной, понимающей улыбкой. Она как будто была свидетельницей этой неловкой сцены и спрашивала Баскова, как он намерен поступить. Весь день он был в страшном смятении. Стало обидно за Касю, — очень уж грубо разделался с ней ее «заочник». Сперва Басков решил ничего

не писать, потом передумал и написал ей всё начистоту — убеждал забыть неблагодарного солдата, наказать его презрением. Сообщил о себе. Вырос в Саратове, отец — архитектор. Упомянул и старшего брата Бориса, ставшего гордостью семьи, — он ведь уже почти инженер, скоро получит назначение. Мечтает о полете в космос.

Касю Басков не спрашивал ни о чем, но он обрадовался, когда из Ленинграда пришел конверт.

Письмо Каси было простое, дружеское. Она очень рада познакомиться с Басковым. С пограничниками она переписывается давно, — это началось еще в школе, в пионерском отряде. Басков читал и перечитывал, каждое слово казалось полным особого, невысказанного смысла… Так Кася Назарова вошла в его жизнь.

Что же он скажет ей сейчас? Как-то не ложатся на бумагу эти два слова — «первая благодарность». После всего того, что он писал ей! Правда, Басков не примысливал себе геройские похождения, он чаще всего употреблял местоимение «мы», но громких, мужественных тирад в его посланиях было больше чем достаточно, — он сам сознавал это. И вдруг — первая благодарность! Еще только первая! Каким же зеленым новичком он сразу предстанет перед Касей?

Может быть, рассказать ей про Сафара-мирзу, бандита, напавшего тридцать лет назад на заставу? Описать дом с краденым листом железа на крыше? Но разрешается ли сообщать такие подробности в письмах…

Дверь казармы скрипнула, повар Воронов позвал Баскова играть в шахматы. Письмо осталось неоконченным.

На другой день Басков попал в группу «тревожных». Это значит — быть на заставе на случай тревоги. Он сидел в тени, резкой и черной, как пролившаяся тушь, в этот лучистый, жаркий день, и сочинял в уме стихотворение для Каси. Рядом сидел сержант Стах. Он не был поэтом. Он думал о предстоящем окружном соревновании гиревиков, перебирал в уме возможных соперников, высчитывал шансы.

Изредка солдат и сержант перебрасывались ленивыми фразами. Солнце поднималось.

Начальник заставы Маконин изнывал от жары и духоты. В полдень солнце перестало штурмовать окно канцелярии. Старший лейтенант откинул темную занавеску. Он увидел вытоптанный двор, посыпанный мелкими ракушками, завезенными с морского берега, раскаленный, вызолоченный солнцем турник, ослепительно белую стену жилого офицерского дома, а чуть правее — лестницу, ведущую на бровку обрыва, к тропке, по которой наряды уходят в дозор, — патрулировать склон хребта. Разглядев Баскова и Стаха, примостившихся на нижней ступеньке, Маконин улыбнулся.

Дружбу этих двух бойцов, таких непохожих с виду, Маконин воспринимал как свой личный успех. Именно он соединил их, поручил Баскова сержанту-коммунисту Стаху, служащему уже второй год. Из-за них Маконин поспорил с заместителем по боевой подготовке Колчиным, — тот возражал, ссылаясь на разницу в возрасте, характерах, в культуре. Правда, Басков развитее Стаха. Стах — тракторист из степного села на Херсонщине. Всё-таки Маконин знал, что делал, когда послал их в наряд вместе. Недаром на столе у него в одной стопке с уставами, с учебниками для следопытов томик педагогических трудов Макаренко. Маконин предвидел — богатырь Стах, уверенный в себе, душевный и чуткий к товарищам, сумеет повести за

собой юного, мечтательного Баскова, поможет ему стать настоящим воином.

Размышления Маконина прервал телефонный звонок. Часовой с вышки докладывал — к реке с той стороны подошел человек и, по-видимому, намерен переправиться.

Среди бела дня! Маконин переспросил, — потом упрекнул себя за недоверчивость. На границе всё возможно. Он твердил это и себе, и подчиненным; здесь неожиданное — в порядке вещей. Минутой позже два бойца выбежали за ворота заставы навстречу нарушителю.

Басков охотно ходил бы в наряд только со Стахом. Но увы, это не положено. И сейчас Баскова послали с ефрейтором Алимджановым, а это уж вовсе некстати. Алимджанов — первый насмешник…

Не прошло и пяти минут, как бойцы подбежали к реке.

Человек, замеченный с вышки, не спеша перебрался через огромный валун и опустил ноги к воде. Сначала он нерешительно погрузил правую ногу, потом оторвался от камня, сделал шаг и огляделся.

Мутная, красноватая вода доставала ему до колен. Дождей не было давно, река в жаркую пору неопасна, — это известно здесь каждому ребенку. Но пришелец, очевидно, не знал ее нрава, — двигался осторожно, на ощупь.

Маконин тоже поспешил за ворота. С дороги хорошо просматривался изгиб реки и оба берега: пологий чужой и наш, круто срывающийся к потоку, одетый боярышником, ежевикой и алычой. Пришелец — крупный, плечистый, седобородый старик в черном бешмете, каких молодежь уже не носит, в барашковой шапке — сделал еще шаг. Он пока не нарушил границу, он был еще в своей стране, на своей половине потока, и намерения его были неясны. Полдень не время для лазутчика. Разве что перебежчик! С неудовольствием отметил Маконин, что Басков слишком нервничает. Не терпится ему, не может он спокойно лежать в кустах и выжидать, — ворочается и шевелит листву.

Старик пошатнулся. Он ступил в самую сильную струю и ухватился за скалу, торчавшую из воды. Вот одна нога его уже у нас, на нашей стороне…

«Надо дать ему выйти ка берег, — подумал Маконин. — Не спугнуть». Его так и тянуло броситься самому и задержать нарушителя. В ту же минуту старик выпрямился, быстрым, отчаянным взмахом поднял над головой руки и пошел вперед, уже не ощупывая дно, не колеблясь.

Бойцы вскочили. Алимджанов первый очутился у самой воды, — он, следуя правилам, взялся отрезать нарушителю путь отступления. Басков взял на изготовку автомат. Зубы его стучали. «Что же я крикну? — колотилось в мозгу. — Руки вверх? Глупо — он и так поднял…»

То, что слова, так часто повторявшиеся в его мечтах, казавшиеся такими обязательными, неизменными, вдруг неуместны, смутило Баскова донельзя. «Я просто крикну — стой! — решил он наконец. — И всё». И тотчас наступило облегчение и то состояние ясности и предельного напряжения всех сил, какое даруется человеку перед лицом неизбежного.

Нарушитель вышел на берег и стал подниматься по травянистому склону, глядя прямо перед собой и не опуская рук.

— Стой! — голос Баскова осекся, и он повторил уже громче: — Стой!

При этом он вырвался из колючих тисков ежевики, двинулся навстречу нарушителю по мягкой луговой траве. А с фланга выступил Алимджанов и тоже крикнул. Нарушитель остановился, потом вдруг руки его точно надломились, он издал короткий стон, отшатнулся, словно автомат Баскова смертельно испугал его, и упал навзничь.

Бойцы оцепенели. Даже видавший виды Алимджанов не уразумел сразу, что произошло. Они всё еще стояли — застывшие, с нацеленными автоматами, — когда Маконин перевернул упавшего. Лужица крови густела на траве.