Антология советского детектива-42. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Зурнач… Старик зурнач… Давние юношеские воспоминания всколыхнулись в мозгу Ковалева. Да, зурнач — высокий, седой, в рваной чохе — был в доме у Ковалевых. С ним была девочка, маленькая девочка…
И что-то еще пробуждалось в самых дальних закоулках памяти. Нет, он больше ничего не припомнил.
Начальник Ковалева, полковник Флеровский — высокий, худой, с паутинкой тончайших морщин на загорелом лице, — выслушал капитана внимательно.
— Нет, конечно, рано ставить точку, — сказал он. — История с зурначом, правда, старая, но надо вернуться к ней. Обстоятельства
Отпуская Ковалева, Флеровский посоветовал не терять связи с работниками музея.
Проблема племени элиани заинтересовала и Флеровского и — в особенности — начальника пограничного отряда Костенко, к которому Ковалев зашел на другой день.
— Научная загадка, говорите? — отозвался Костенко. — Загадок не должно быть на нашем участке границы. Тем более таких. Я не шучу, Ковалев. Уже одно то, что Дюк сродни этому племени…
Час спустя Ковалев шел снова по Крепостной улице.
Задание усложнилось. До сих пор Ковалев имел дело с явлениями обычной, повседневной жизни. Терпеливо собирал их, обобщал. Двигался по следу врага. А здесь врага пока не видно. Врага на нашей земле…
Этнографы, погруженные в прошлое, в легенды, в пыль древних камней, древних шелков, и он — пограничник Ковалев — теперь на одном пути поиска. Странная, непривычная область для Ковалева.
Часто непрошеная врывалась в его мысли Кася. И это усиливало его смятение.
Крепостная, вздымаясь всё круче, вела его в гору. Вырос за поворотом серый дом Дюков. Боковая стена была в тени, реклама велосипедной торговли выступала на ней едва приметными пятнами. Ковалев миновал знакомую калитку, бросив взгляд на столбик, украшенный трезубцами.
Еще поворот — и показался небольшой деревянный дом с мезонином, в русском стиле, с коньком, с резными наличниками, точно перенесенный из-под Вологды или Ярославля.
Отперла женщина в переднике, повязанная красным платком, как тюрбаном. В полумраке передней он не разглядел ее лица и молвил вопросительно:
— Алиса?
— Да… Кто это? Андрей!
Они виделись со времен юности всего один раз — мельком, на улице, в позапрошлом году. Ковалев тогда приехал в Южный порт после многолетней службы на северо-западной границе, в Заполярье. Алиса спешила, с трудом узнала его, скосила глаза на его погоны, произнесла: «всего-навсего капитан!» Потом они обменялись ничего не значащими фразами.
— Надумал зайти всё-таки?..
Он еще не знал, как ему говорить с ней, и не мог приступить к делу сразу. Он старался определить, какой же она стала: Алиса-школьница, Алиса-плакса, входившая в жизнь пугливо и как-то недоверчиво. Училась она хорошо, но никогда не поднимала руку в классе. Ждала вызова. Воспитывала ее бабушка, очень неприветливая, нелюдимая. У Камчуговых жгли лампады, панически боялись грозы.
— Как живешь, Андрей? Всё еще бобылем?
Ковалев потерял жену во время войны, новая семья не сложилась. Но слово «бобыль» ему не понравилось.
— Да, я один, — сказал он. — И ты, я вижу, сама себе хозяйка?
«Красивая женщина, — отметил он про себя, — но чего-то не хватает в ней. Тусклая какая-то красота». — Он сравнил ее с Касей, — та действительно хороша. Не в мать уродилась. Верно, в отца — отважного и жизнелюбивого человека.
— Чудесная у тебя дочка! — вырвалось у Ковалева.
Он прибавил, что видел ее в музее, у «Философа» — Байрамова.
— Невеста уже, а дура! — отозвалась Алиса. — Непременно ей нужно в этот Хадар… Свалится еще где-нибудь. Вообще блажь всё это и ни к чему девушке… Там ведь граница, правда?
Она смотрела просительно, как бы ища поддержки.
— Зачем ты волосы обрезала? — спросил он.
— А что?
— Отвозил бы тебя за косы, — пошутил Ковалев. — Плакса! Не беспокойся, дочка твоя крепко на ногах держится. Шагает — земля гудит! Прелесть твоя Кася, умница…
Он увлекся и, поймав себя на этом, почувствовал неловкость. И закончил:
— А ты ведь тоже по любви дело нашла? Художница! Твое творчество тут?
Он обвел рукой комнату. С первого взгляда, когда он вошел, она показалась ему нестройно-пестрой.
Он вспомнил свою мурманскую приятельницу — художника-декоратора в театре. Она тоже сама украшала свою квартиру, придумывала занавески, скатерти, абажуры. Там всё радовало. Полярной ночью в квартире сияло солнце, лучи его, дробясь на многоцветные спектры, лежали на тканях. Здесь же, у Алисы, преобладали блеклые, осенние краски. К тому же, до странности разные тут вещи, в равной манере, а всё вместе дышит каким-то тягостным смятением.
Что же это — муки поисков или мелкая забота подражания, скачки от одного образца к другому?
Он заговорил об искусстве, она отвечала односложно, без воодушевления. За чаем он, наконец, перешел к делу. В музее он прослышал о каком-то загадочном племени — элиани или как еще называют его? Любопытно! Касю можно будет поздравить, если ее исследования увенчаются успехом.
Лицо Алисы вдруг изменилось, черты стали угловатыми, жесткими. Призвание дочери — ее больное место. Но почему? Ковалев сделал вид, что не заметил состояния Алисы, он продолжал непринужденно, весело:
— Между прочим, правда это или сказки насчет зурнача и его внучки? Неужели так никто и не сумел понять их язык?
— Андрей, — произнесла она глухо. — Ты… с какой стороны это тебя интересует?
— Я поразился просто… Ну и потом, ведь полагается знать всё, что творится тут, — сказал он с улыбкой, и тут пришли на память слова Костенко: «Для нас тут не должно быть загадок».
— Ах вот как!
Они помолчали. Алиса сняла с головы платок, натянула на плечи, зябко дернула за концы.
— Ты потому и зашел? — спросила она.
— Отчасти, да, — признался Ковалев.
— Мне Ксения покоя не давала, и ты туда же, — сказала она, несколько спокойнее.