Антология советского детектива-42. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Сколько раз Кася видела в мечтах словарь языка племени Элана! Листала его, переводила загадочные тексты. На что же теперь надеяться!
Единственный результат поездки — еще один текст на языке элиани. Да, уж тут сомневаться не приходится. Близ старого Хадара — мертвого, поглощаемого лесом, — Кася набрела на серый известняковый могильный камень с непонятной надписью арабскими буквами, списала ее, показала мулле, и тот подтвердил: да, там похоронен элиани, один из людей князя Дагомука, рассеявшихся по горам после поражения Шамиля.
Еще один текст на исчезнувшем языке. Касю жгло
Лейтенант Колчин решил собрать людей во дворе. Старшина — он же нештатный плакатист — написал тушью пышное, с вензелями, объявление. Сочно выделялось имя лектора и интригующее название «По следам забытого племени».
Басков был потрясен. Назарова! Студентка Ксения Назарова! Вся застава взволновалась. «Заочница» Баскова едет сюда, на заставу! Сразу запахло ваксой, мылом для бритья. Дежурный то и дело выбегал к воротам, лихо обтягивая гимнастерку.
Все ждали Касю, — к вящему смятению Баскова. Он давно не писал ей, и теперь его мучило сознание своей вины перед Касей и странная, сладкая робость.
Письмо, которое он начал полмесяца назад, накануне убийства Алекпера-оглы, кончено только сегодня. Басков не мог не поведать Касе о трагическом событии на границе.
Когда во двор вкатился, с треском давя ракушки, комендантский «козел», реальный мир перестал существовать для Баскова. Сам он словно растворился в воздухе, — жили только его глаза, смотревшие на Касю. Дежурный подбежал к ней и что-то сказал, потом вышел Колчин, поздоровался и тоже сказал что-то. Все звуки выключились, Басков слышал лишь ее голос.
— Спасибо! — Кася смеялась. — Меня обратно надо вертеть, раскручивать…
Горная дорога-серпантин утомила ее. Слегка болела голова. Но она пожала руку Колчину, потом Маконину. Какие все милые! И офицеры, и юноша с солдатскими погонами, который нес скамейку, потом опустил ее с грохотом и застыл… Проходя, она улыбнулась Баскову.
Дверь закрылась за ней, видение исчезло. Баскова обступили солдаты.
«Сейчас они спросят, почему я не подошел к ней, — подумал он. — На смех поднимут. Скажут ей…» — И деревянными губами выдавил:
— Не она.
— Однофамилка? Брось! Покажи фото! — раздалось со всех сторон. Такой исход явно огорчил солдат. Баскову стало стыдно, он хотел было объяснить всё, но не смог и ушел в казарму.
От друга своего Стаха он не скрыл правду. Тот вскочил с койки:
— Чудак ты! — Он затянул ремень. — Да как же так можно? Идем к ней!
— Нет, прошу тебя! — испугался Басков. — Я сам, может быть, потом… Прошу тебя!
— Сам?
— Да.
— Ладно.
Встретить «заочницу» и не подойти к ней — это, по мнению Стаха, ни с чем не сообразно! Для пограничника, для отважного, бравого воина, это даже позорно.
— Ну, как она? — спросил он, кончив вразумлять Солдата.
— Знаешь, лучше, чем на карточке! — просиял Басков. — Она… она замечательная, Богдан.
Поговорив со Стахом, он уже набрался смелости, но на лекции решимость вновь покинула его. Кася стояла перед солдатами загорелая, легкая, — ракушки только чуть потрескивали под ее каблучками. Солнце золотило ее темно-каштановые волосы.
То, что он услышал от
Кася сделает крупное научное открытие, это ясно. Она книгу выпустит. А он, Басков, что представляет собой? Ничего — ровным счетом!
Ну что он ей может сказать о себе? Если бы еще задержал нарушителя… Хоть одного. Поэт из него тоже пока не вышел. Подумаешь, напечатали в «Пионерской правде»! Кабы в большой, взрослой газете! Недоставало еще хвастаться «Пионерской правдой»!
После лекции Кася отвечала на вопросы. Баскову хотелось знать, почему Кася стала этнографом, но он не поднял руку. Ведь тогда придется встать и назвать себя, — по заведенному на военной службе порядку. Он сидел и завидовал товарищам, которые как ни в чем не бывало поднимались и спрашивали, а повар Воронов задал вопрос, приготовленный им, Басковым, и чувствовал он к нему что-то вроде ревности. Басков стал писать записку Касе, но не послал, а решил вложить в письмо.
Касю наградили аплодисментами. Лейтенант Колчин, расшаркиваясь, пригласил ее обедать.
Хорошо было на заставе. По дороге сюда ее одолевали сомнения — нужно ли выступать? Признаваться в неудачах! Сердечный прием, внимание ободрили. Ее никогда так не слушали, как здесь. За оградой, совсем близко, шумела река и словно вторила ей, а на той стороне, за границей, стоял под деревом чужой солдат в кургузой курточке. Стоило ей оторвать взгляд от слушателей, поднять глаза, — и она видела этого часового, и рисовое поле, и деревню, — всё чужое, иностранное. Было непривычно и чуточку жутко.
Какие все славные тут, даже Колчин, который так забавно старается показать свою воспитанность и вежливость.
Кася с аппетитом поела. Перловый суп и голубцы показались ей удивительно вкусными. Комендантский «козел» уже ждал ее. Она открыла дверцу, кинула на сидение чемоданчик и плащ и услышала:
— Я извиняюсь…
Ладный, рослый сержант стоял перед ней, поправляя ремень.
— Сплоховал ваш «заочник», — начал он с усмешкой и, видя, как взлетели брови девушки, поспешил объяснить: — Стесняется, чудак, боится вас. Письмо вам сейчас заклеивает, а вы тут. Умора! — он снисходительно фыркнул: — Басков, солдат Басков. Ну… мы рядом сидели.
Да, Кася запомнила юношу, несшего скамейку, и этого сержанта. Так тот — Басков? Басков, который пишет такие славные, искренние письма?
— А вы мало погостили… Чуток обождать можете? Я его сейчас силком притащу.
— Ой, не надо! — засмеялась Кася.
Стах, правда, обещал не вмешиваться. Но не вытерпел. Так и уедет «заочница», не повидавшись с Басковым. Ему же проходу не будет от солдат, когда узнают. Всей заставе будет стыдно за Баскова.
Стах решительно двинулся в казарму. Но в эту минуту его позвал из окна Маконин.