Антология советского детектива-42. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
«Значит, Кася — Ксения», — подумал он. И тотчас отогнал образ Каси, витавший в этой комнате, мешавший ему сейчас.
— Не знаю. Ничего я не знаю. Муж рассказывал что-то… Да, он лечил девочку. Возил ее в Ростов, к профессору одному. Но спасти не удалось.
— Что с ней было?
— Отравление… отравление пищей. Зурнач ходил по дворам. Где беда приключилась, неизвестно. А муж… Муж предполагал злой умысел.
— На каком основании?
— Не знаю. Давно ведь было.
— Кстати, — сказал Ковалев. — Твой муж подолгу жил за границей?
— Да.
Она умолкла, потом опять заговорила о муже:
— Он всю жизнь скитался. А я сидела, растила дочь… — Алиса вздохнула. — Счастливый был человек.
— Да?
— Умел легко жить. У меня вот не получается.
«Не нарочно ли, — подумал Ковалев, — она отвела разговор? Что ж, потом вернемся к делу».
Прямо перед ним, над роялем, висела акварель доктора Назарова. Танец горцев. Всадники словно пытаются разорвать шеренгу танцующих. Нарисовано динамично, размашисто. Деталей никаких, одни контуры. Сочные, решительные мазки красок. Ковалев словно видел отца Каси. Сильный человек, со своим почерком в живописи и, вероятно, во всем.
— Касино сокровище, — молвила Алиса. — Тронуть не дает! Любит отца, а ведь совсем малышкой была…
«Ревнует, — подумал Ковалев и нахмурился. — Ревнует к памяти отца. Как это нелепо!»
— Андрей… она всё отдаляется от меня. Я бессильна. Мы, должно быть, разные люди. Я не хочу остаться одинокой, ты понимаешь? Правда, у меня есть друг… Просит, чтобы я вышла замуж за него, и я, наверное, соглашусь. Хотя в нашем возрасте начинать заново… Всё равно, мне нужна дочь, Андрей. Ближе ее никого нет, и вот… Ты, — она с усилием улыбнулась, — опять назовешь меня плаксой.
Подлинное горе прозвучало в ее речи. Ковалев попытался ободрить ее. Заговорил о Касе и опять смутился, встал, хрустнул пальцами, отошел к окну.
Плоские крыши ступенями спускались к морю. Сгусток выгоревшей, примятой ветром зелени прорывал каменную целину — сад Дюков.
— А не случалось ли тебе, — повернулся он, — слышать имя Алекпера-оглы?
Она побледнела. Испуг? Да, Ковалев ошибиться не мог, именно испуг согнал краску с ее лица.
— Нет, — проговорила она и перевела дыхание. — А… кто это?
— Изволь, отвечу. Нам нужно знать правду об этом человеке. Он шел к нам через кордон, с той стороны, и в него выстрелили, — коварно, подло, в спину. Его убили.
Что это? Или ему показалось… Он увидел на лице Алисы облегчение, почти радость. От неожиданности Ковалев умолк. Как же теперь быть? Хитрить он не любил. Он охотно, если позволяли обстоятельства, шел напрямик.
— Весьма вероятно, Лейла была дочерью Алекпера-оглы. Вот потому я и спросил тебя. Так ты никогда не слыхала о нем?
— Нет.
— Недоговариваешь ты, — сказал он просто. — Напрасно, Алиса, напрасно.
— Ты волен думать, что хочешь, — отрезала она, и взгляд ее стал холодным.
Больше он ничего не добился.
«Нет, она знает больше, — твердил он себе, спускаясь
8
Прошел месяц. Ковалев был занят трудным, кропотливым делом: он прослеживал путь зурнача Алекпера, ходившего по дворам Южного порта в августе 1939 года. Искал старожилов, расспрашивал.
Зурнач был и в доме Ковалевых, — память не обманывала капитана. И что-то еще вспоминалось ему, но смутно, неразличимо…
Работал он с упоением. Его радовало, что поиск вышел из тихих пределов музея и архива.
Кася уехала в Хадар искать материалы Леопольда Дюка. И Ковалева вдруг охватило беспокойство за нее. Он досадовал, злился на себя. Что за чепуха! Кто может грозить Касе? А главное — застава уже предупреждена, Кася там не одинока.
Наконец он не выдержал. Решил позвонить. «Справлюсь, как идут дела, — сказал он себе, — есть ли успехи, как прошло ее выступление?.. Может быть, она на заставе? Часы показывают четыре. Время для лекции подходящее. Солдаты собираются в ленинской комнате, а Кася — она в канцелярии, у Маконина, и он передаст ей трубку».
Ковалев почувствовал, что краснеет. Его соединили. Ответил Маконин, но капитан не узнал его голоса.
— Алло, — крикнул Ковалев. — Маконин? Ты что — спал? Говори громче!
— Ты… разве не знаешь?
Голос не его. Голос какого-то другого человека, больного или разбитого горем. Капитан сжал трубку:
— Алло! Алло! Маконин!
— Я послал донесение, — слова давались говорившему с мучительным трудом. — У нас че-пе. Страшное че-пе.
— Какое? Маконин! Алло!
Мембрана трещала, шипела.
«Что я делаю! — спохватился Ковалев. — Нельзя же по телефону, раз че-пе».
Он положил трубку и выбежал в коридор. Хлопали двери, — не так как всегда, а иначе: отрывисто, резко. Навстречу Ковалеву бежал полковник без кровинки на щеках.
— Немедленно! — выдохнул Костенко. — Иди к машине! Я сию минуту… Едем вместе.
Дорогой, в машине, полковник сообщил Ковалеву скупые подробности. А на заставе выяснилось всё.
День на пятой заставе начался как всегда. К большой радости Маконина, жара спала, ветер дул вдоль ущелья, охлажденный ледниками. На той стороне было спокойно.
Выступление Каси Назаровой назначили на полдень. Из комендатуры, по просьбе Маконина, за ней послали в Хадар легковую машину.
Кася спрашивала себя — что она расскажет бойцам? Из бумаг Леопольда Дюка не осталось ни клочка. Кася обошла всех стариков, навестила дряхлого муллу, доживавшего свой век при мечети. Он вспомнил: аллах привел в Хадар купца, торговавшего в Южном порту велосипедами. Да, Дюка, если не изменяет память. Он увез какие-то старые бумаги.