Антология советского детектива-42. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Дюк заходил к нему часто. Как всегда, начинал разговор с пустяков — ругал жару или распространялся о целебных свойствах гранатового сока, излюбленного на Востоке. Потом исподволь, как бы невзначай, выспрашивал.
Один раз Дюк таким же небрежным тоном сказал:
— Я слышал, у вашего брата интересная работа. Да?
Басков весь сжался. Вот куда метит! Но откуда он знает? Неужели из письма? Нет, в этом последнем письме Касе ни слова нет про Бориса.
Дюк заметил волнение пленного, усмехнулся:
— Ракеты, разведка космоса…
Потом Басков ругал себя за то, что был недостаточно гибок, не сумел поторговаться для вида с Дюком, заставить его высказаться яснее.
Спрашивал Дюк и о жизни Баскова на заставе, но почти не затрагивал вопросов военных. Кто друзья Баскова, каковы его успехи по боевой подготовке, по физкультуре? Какое любимое блюдо? Просит ли прибавки у повара?
Зачем Дюку всё это? Басков силился догадаться. Вместо ответа, он молчал или — в который уже раз — требовал свидания с советским консулом.
Иногда вместе с Дюком Баскова навещал белокурый парень, должно быть русский, и назойливо пялил на Баскова глаза. Раз как-то подсел к нему, фамильярно обнял и назвал сослуживцем. Басков отодвинулся. В другой раз белокурый спросил Баскова, играет ли он в шахматы.
— Тебе-то что? — ответил тот.
Странно, что же им всё-таки нужно?
Наконец Дюк приоткрыл карты:
— Я толковал с азиатами. Они отпустят вас. Дольше вас держать нелепо, они сообразили, слава богу…
И Дюк объяснил, на каких условиях Басков сможет вернуться домой. Во-первых, он должен рассказать о себе, о службе на заставе, не касаясь секретных вопросов, и сообщить данные о членах семьи. Об отце, матери, о брате Борисе. Как живут, чем заняты, их вкусы, привычки. Во-вторых, как умер Алекпер-оглы, сказал ли он что-нибудь перед смертью. В-третьих, о Назаровых — о Ксении и ее матери.
Всё, что он сообщит о жизни на заставе, ему придется проиллюстрировать наглядно. Его подведут к кордону, против заставы, и он покажет…
Говоря, Дюк сбил гусеницу, ползшую по куртке, и растоптал, взял соломинку и поиграл ею. И тон его и повадки выражали беспечность.
— Молодой человек, — Дюк кивнул белокурому, — тоже интересуется всем этим. Послушает. Может быть, и у него будут вопросы.
— Нет, — сказал Басков.
— Подумайте.
— Я уже думал, — произнес Басков. — Я требую… Отпустите меня без всяких условий. Я буду разговаривать только с советским консулом, — прибавил он твердо, глядя прямо в глаза Дюку.
Теперь Басков окончательно уразумел маневры своего врага. Дюк хочет знать, открыл ли нам свои намерения Алекпер-оглы. И, конечно, Дюка интересует Борис, брат. Всё остальное менее важно. Но для того-то и задавал Дюк множество мелких, на первый взгляд незначащих вопросов, чтобы поймать его на какой-нибудь мелочи, запутать, втянуть в свою сеть. «Как хорошо, что я ни
Белокурый топнул ногой и сказал Дюку по-английски, не очень чисто:
— Это звереныш. Таких надо расстреливать.
«Пусть, — подумал Басков. — Только бы скорее». Но тут же в нем поднялась такая острая тяга к жизни, что он стиснул зубы, сдерживая стон.
— Расстреливайте, — выговорил Басков с усилием, наперекор страху и слабости. — Вам не простят…
Лицо Дюка маячило перед ним как в тумане. Если бы Басков мог спокойно наблюдать, он сообразил бы, что происходит с «охотником за скальпами».
Вся операция, начатая убийством Алекпера-оглы, операция, которую Дюк считал своим шедевром, рушилась, рассыпалась в прах перед сопротивлением Баскова. Безусого солдата, мальчишки!
Дюк сдернул куртку, поправил кобуру. Лицо его стало непроницаемым и холодным, — на мгновение он позабыл свою роль, сбросил маску.
Оба вышли.
В памяти Баскова надолго осталось это движение Дюка, поправлявшего кобуру. Он словно хотел сказать — пора кончать! Басков был недалек от истины.
Предстоящая встреча с советскими офицерами тревожила Дюка и его союзников. Играть в прятки больше нельзя было. Протесты советского соседа становились всё настойчивее. А привести Баскова на очную ставку — значило открыто признать свое поражение.
На пограничном посту был человек, который знал намерения Дюка и готов был сообщить о них Баскову, но он не имел свободного доступа к пленнику. То был Юсуф — соплеменник Алекпера-оглы.
Дюк доверял Юсуфу. Поколения племени Элана верно служили своим начальникам, — и Дюкам. И Юсуф старался до поры до времени сохранять доверие «охотника за скальпами».
То, что кое-кто в селениях называл Сафара-мирзу убийцей Алекпера-оглы, Дюку было известно. Однако надежность Юсуфа и других воинов из племени Элана не вызывала сомнений у Дюка. Они с детства приучены к мысли, что от русских и от большевиков исходит только злое. Смутьянов, сочувствующих красным, — таких, каким был Алекпер-оглы, немного.
Юсуфа сам Дюк уберегал от тлетворных идей! Отца Юсуфа, нищего крестьянина, нетрудно было уговорить отдать мальчика в приют, учрежденный американскими благотворителями.
В приюте Юсуфу разъясняли, что красные приносят зло и под маской добра. Так, советский врач Назаров, который лечил людей в Джали-тузе, на самом деле был коварным агентом большевиков, пытающихся уловить души правоверных, отвратить их сердце от аллаха.
С течением времени Юсуф ближе узнал своих наставников. Присланный из-за океана директор приюта запутался в спекуляциях и вынужден был с позором убраться из страны. Недовольство «жующими», распространяющееся в народе, захватывало и Юсуфа. Он сокрушался: что же делать, если нет лучших союзников против красных! Слепая враждебность к красным, к русским поневоле связывала его с наглыми, жадными чужеземцами.