Антология современной азербайджанской литературы. Проза
Шрифт:
Агарагим пил чай и думал: хорошо, что пришел этот Эфенди. С его появлением он как-то сразу перестал беспокоиться, на сердце стало легко, неизвестно откуда взялась вдруг уверенность, что все образуется, обойдется. Он смотрел на румяные щеки Эфенди, на его густые кустистые брови, на потрескавшиеся толстые пальцы — и думал, что вот такой человек может все.
Биннет принес саз и пристроился с краю стола. С тех пор как пришел брат, он не проронил ни слова. Говорили Аждар и Эфенди. Толковали о том о сем, обо всем на свете, только не о разбитых «Жигулях».
Молодая
Эфенди стал разливать вино по стаканам.
— А ты, дорогой, — он взглянул на Аждара, — прикладывался уже сегодня?
— А как же! — Аждар усмехнулся, показав три передних зуба.
— Губишь себя. Не бросишь водку, так и помрешь, не достигнув своего желания. Ну да мы твою заботу на себя примем: тело твое снесем на гору, зароем там, а на могилу ведро водки поставим.
— Вот за это спасибо! — Аждар весело потер руки. — Договорились: помру раньше тебя — сделаешь, как обещал! — Он поднял стакан. — За здоровье нашего гостя! Пусть всегда светлым будет его путь, пусть лает его собака, пусть пылает в его доме очаг! — В несколько глотков Аждар опустошил стакан.
Биннет поднял свой только после того, как Эфенди сделал ему разрешающий знак. Выпил, но еды в рот не взял, ни крошки.
Агарагим был голоден, но что-то стояло в горле, мешало есть, он с трудом проглотил кусок, другой. Он все ждал, когда Эфенди скажет ему наконец:
— Ешь спокойно, о деньгах не волнуйся. Деньги здесь, у меня в кармане.
Но Эфенди вел себя так, будто здесь все свои и собрались случайно. Не спросил его даже, кто он, откуда, куда ехал.
Было уже поздно, но свет не зажигали: луна светила так ярко, что все было отчетливо видно.
Биннет то и дело поднимался из-за стола и уходил куда-то. Сперва Агарагим думал, что он так, может быть, по нужде, но потом увидал, что из-за утла, за которым скрылся Биннет, поднимается дымок: не решаясь закурить при старшем брате, Биннет подальше уходил с папиросой.
Аждар вынул саз из чехла, приник к нему подбородком и закрыл глаза…
Агарагим не очень-то жаловал саз, годами не слышал его и не скучал. Но игра Аждара потрясла его. Немыслимо было поверить, что грязные, потрескавшиеся пальцы жалкого, тощего, погибающего от водки мужичонки, могут извлекать из саза эти поразительные звуки. Почему-то Агарагим вспомнил дочку, жену — и ему захотелось плакать…
Биннет, не отрываясь, смотрел на своего гостя. Он видел нежную кожу чисто выбритого лица, такую белую и прозрачную, словно ее никогда не касался луч солнца. Видел волосы, черные, густые, волнистые. Светлые глаза гостя были ясны и красивы, как у молоденькой девушки. Он был высок и широк в плечах — и из него вполне можно было бы выкроить трех таких, как Биннет. Сорочка на нем была белоснежная, накрахмаленный воротник ее стоял прямо, Биннет подумал, что ни разу в жизни не надевал он такой белоснежной, такой твердо накрахмаленной сорочки. Гость был красив, и Биннету казалось, что сердце у
«Ну зачем ему эта тысяча? Да будь я хоть наполовину так красив, имей я сто машин, я бы все сто разбил и не охнул. Тысячу запросил! Неужели совести нет? И половины за глаза хватит!» — додумалось ему.
— Эфенди, дорогой, послушай вот это… Сам сочинил, называется «Вершина Койезен». — Аждар заиграл новую мелодию, но, взяв несколько аккордов, отложил саз. — Ох, судьба-судьбинушка!.. И когда только взберусь на свою вершину?
Ему никто не ответил. Разговор за столом не клеился.
Аждар вылил в рот остаток водки, скривился, крякнул.
— Эфенди, а Эфенди! Тыщу-то где возьмешь?
— Помалкивай! — беззлобно прикрикнул на него Эфенди. — Против смерти средства нет, а это… Был бы ты жив-здоров, а все остальное устроится! — Он провел ладонью по бритой макушке, усмехнулся. — Аждар, а сколько стоит твоя машина?
— Машина? — Аждар пожал плечами. — Разве это машина? Собаку на веревке не затащишь, а я вот ничего, езжу… Ладно… Ты скажи, где тыщу возьмешь?
Агарагима передернуло. Никакого такта у людей, такие вопросы можно и без него было бы обсудить. Эфенди-то не поддерживает разговор, а этот пьянчуга никак не угомонится.
— Нет, ты скажи! Если даже Биннет весь дом свой на базар принесет, никто тыщи не даст! Тыща рублей! Это ж подумать!..
— Чего пристал? — Лицо у Эфенди слегка покраснело. — Слава богу, не нищие. У Биннета корова есть, два теленка. У меня в доме ковры найдутся. Сестра у нас есть, любого брата стоит, она поможет. Только бы гость наш обождал немножко.
«И обожду, — решил Агарагим. — Завтра дам срочную телеграмму, что задерживаюсь».
— Сказал бы матери, — Аждар толкнул в бок Биннета. — Пусть хинкал сготовит, утром посидели бы, поели… — Он с трудом сосредоточил взгляд на лице Агарагима. — Ты когда-нибудь ел хинкал с курутом?
— Ел в Борчалы…
— В Борчалы!.. — Аждар покрутил головой. — Такой, как в Казахе готовят, ты нигде есть не мог… Только… Условие… Хинкал под кизиловую… Ясно? Ну, я пошел, пускай детишки не думают, что пропал их отец… — Он стукнул себя в грудь кулаком. — Я Аждар! Ясно?! Аждар! И я влезу на эту гору!.. Могилой отца клянусь, влезу! Хоть на четвереньках, а вскарабкаюсь! Меня не зря Аждаром зовут!..
Он, спотыкаясь, спустился по ступенькам, и долго еще со двора доносился его голос: «Меня не зря Аждаром зовут! Да, Аждаром!.. Аждаром!».
Эфенди взял Агарагима под руку, отвел в сторону.
— Ну, дорогой, ложись и спи спокойно. Как ты сказал, так и будет.
— Вы только поймите меня, — не желая сдаваться, сказал Агарагим. — Машина же совершенно новая… Не обижайтесь…
— Какая может быть обида? Ты на нас в обиде не будь, мы кругом виноваты… Задержали, обеспокоили… Зато утром хинкалом тебя угостим. А деньги… Все будет в порядке. Ну, будь здоров! Спокойной ночи!
Агарагим попросил, чтоб ему постелили во дворе. Из комнаты вынесли койку с металлической сеткой и поставили под грушей.