Что ждет поэта в Комарове?Не ждет поэта ничего.Ему грядущее – не внове,Его прошедшее – мертво.Он прямо Лермонтов какой-тоИли Державин прямо он,Когда, как будто из брандспойта,Он смыт, как грязь, рекой времен.Он потрясал устои словом,В нем жизнь кипела, как в борце, —И вдруг он дедушкой КрыловымВ штаны наделал во дворце.Чугунной палкою потыкав,Он брал Азов, спасал Арал,Заболевал он, как Языков,Как Баратынский, умирал.Когда же, шляпу нахлобучив,Идет в писательский буфет —Тут он какой-то прямо Тютчев,Чтоб не сказать похлеще – Фет.Тут он, конечно, ас из асов,Кобель изысканных пород.Стакан – и он уже Некрасов,Второй – и все наоборот.Когда он все же отдыхает,То издает то хрип, то рев.Он, как Апухтин, опухает,Сгорает, точно Огарев.Бывает буен и покорен,Употребив одеколон,Почти как Майков и ГригоринИли
Полонский Аполлон.Он унимает дрожь коленков,Когда косого он косей,Он со Случевским – Давыденков,С К.Р. же – только Алексей.Он петербургский и московский,И угадать нельзя, каков —То он под вязами Жуковский,То Вяземский среди жуков.Бывают странные событья,Их суть не всякому ясна, —Он, – начинаю говорить яИ понимаю, что – она…И молкну на тропе народной,Теряюсь в хоре подпевал,Как волк с волчихою голодной,Той, от которой пьян бывал.И слышу: Пушкина не трогайИ Дуне (вариант: Тане), расплескавшей чай,Ты никогда моралью строгойНе докучай, не докучай.
2. «Анна Каренина», Левин
Нине СавушкинойЕсли после мысли о Вицли-ПуцлиУсомнишься в разуме – мол, не куц ли? —Если станешь кроток и тут же гневен,Значит, ты и есть этот Костя Левин.Если ты не бежишь за любою куклой,А влюблен в пионерку с губою пухлой,Жениха пионерке готовит мама,Пионерка крутит тебе динамоИ встречает радушно другого гостя,Значит, ты и есть этот Левин Костя.Если пива не хлещешь, не жрешь шаверму,А в глухой деревне заводишь ферму,Ни к кому не ходишь с вином и тортом,Разговоры длишь с мужиком упертымНе о сексе, нет – не о нем, проклятом, —О косьбе, помоле, любви к телятам, —И во всем наука, прогресс и метод, —Значит, ты и есть Костя Левин этот.Если ты забыл про прогресс с наукойИ в леса уходишь с ружьем и сукой,А потом не вспомнишь – в жарком ли, в супе льПотеряли крылья бекас и дупель,И, с медведя свежую срезав шкуру,На обед к Облонским поедешь сдуру,Где – хоть жизнь коверкай, по лесу шастай, —С пионеркой встретишься – той, губастой,И тобою новый период начат, —Ты и есть этот Костя Левин, значит.Если ты женат, и с женой святымиВы хотите быть, чтоб тебе с витымиНе ходить костями на лобном месте,Если ты в натуре невольник чести;Если ты не сторож больному братуИ стремишься скорей понести утрату,И жена твоя понесет скорее,Чем колготки сохнут на батарее;Если, как наукой себя ни мучай,Остаешься тот же мужик дремучий,Как, должно быть, предок был при Батые, —Этот Костя Левин есть, значит, ты, иШироко вдохни, улыбнись румяно,Обретая веру в конце романа,Рассердись на шофера, поспорь некстати,Обвини жену, помолись в экстазеИ твори добро, как, Толстому вторя,Завывает Шура в кабаках у моря.Ты не станешь лучше, прекрасней, чище,Но такие вещи – навроде пищи.Если в рот полезло, то все полезно.Пищевод. Желудок. Кишечник. Бездна.
3. Баллада
Петух сдавал однажды кросс,Показывая прыть,Взбежал он прямо на навозИ начал оный рыть.И гусь какой-то произнес:– Его ведут казнить.Глагол времен, металла звон —Не все ли нам равно;Он жив, а все ж пойдет под нож,Иного не дано.Но поднял стон малютка ДжонЖемчужное зерно.Он голосил что было сил:– Зачем его казнят?Казните маленьких ягнятИ сереньких козлят,Топите слепеньких котят,Что гадят, где хотят.Молчит петух, и взгляд потух,Он позабыл про кросс,А бедный Джон, что погруженПо темечко в навоз,Пошел на дно и как зерноОттуда не пророс.Мы все топили, как могли,Своих подруг и жен,Ведь может быть любой из насЛюбимой раздражен.Но не пускайте петуха,А прите на рожон.Пусть мир в огне, но если мнеЛюбимая верна,С ней заодно уйду на дноИ даже глубже дна,Туда, где жареный петухПрошел путем зерна.
4. Вишневый… сад
Еду ли мимо ли цвета вишневого ли,Сыт ли я, голоден, ласков ли, груб,Все вспоминается, как мы основывалиАнглийский, шахматный, пенсил ли клуб.Вижу ли темную воду ли невскую,Чахлый газон и на нем деревцо,Все мне мерещится, будто РаневскуюЯ узнаю в дорогое лицо.Через Тучковы ли, Львиные, АничковыПерехожу ли, другие мосты,Припоминаю восторги я Анечковы;Анечка, Анечка, помнишь ли ты?!Если поленом кого отоварилиИ волокут в непроглядную ночь,Бледное личико вижу не Вари ли,Той, что Раневской приемная дочь?Памятник чей-то, рука ли, нога его,Взгляд его грозен, гневлив ли, лукав —Напоминает мне Ленечку Гаева,Речь огневую и гаевский шкаф.Чу! В подворотне собаки залаяли,Сук с кобелями несметная рать.То не Лопахина ли Ермолая лиГолос зовет музыкантов играть?Едут пожарные. Сладкого дыма вам!Едет милиция – ясного пня!Кто же другой нашим Петям ТрофимовымБудет калоши таскать из огня?Вижу ль фигуру на ящике сыщика,Ухнули тыщи-ка! Ну, их сыщи!Все состоянье помещика ПищикаВ землю ушло, в плауны и хвощи.Встречу ль фотографа – сам его сфоткаю,Вон приспособился рядом с дворцом.Помню,
они с гувернанткой ШарлоткоюВместе хрустели одним огурцом.Еду ль, ползу ль, нарушаю ли, вправе ли,Вечно неловок, всегда неумен,Что же вы все на меня-то оставили,Это же я – Епиходов Семен!Я неудачник, так ешь меня с кашею,Я ведь ошибся бы даже в азах,Что ж, презирай, точно Яша с Дуняшею,Роман крути у меня на глазах!Вырвусь на волю и выйду к Неве ли я,К Мойке, Фонтанке, на мыс ли, на пирс,Это не Варя, а я тут Офелия,Буду тонуть, забываться, как Фирс.Сдохну – не выпишут даже квитанции,—Умер, мол, значит, пора на покой,—Даже прохожий с начальником станцииИли почтовый чиновник какойВ ус не задуют, не чувствуя прибыли(Пусть даже каждый из них и усат),Травы ли, рыбы ли скажут: мол, прибыли?Убыли, то есть? Пожалуйте в сад.
5. Прощание у Славянки, элегия
Веронике КапустинойГуляя по брегам, петляя меж холмами,Не хижины люби, не ненавидь дворцы,Но вспомни о родных – о бабушке иль маме,Которы для тебя солили огурцы.Зима уж на дворе; скользит закат по селам;Веселых пташек нет, одни вороны лишь.Оставь обиняки. Подумай, чьим рассоломНаутро ты себя – больного – исцелишь?Болезни вижу одр… Кругом глухие стены,Все простыни в поту, и мрак в глазах свинцов.Посмотришь ли в окно – там снегом заметенныКусты стоят рябин, но нету огурцов.Воспомни лето, о! Еще совсем недавноКлевали все подряд голодные скворцы.Ты игры наблюдал дриады или фавна,И зрели в парниках зелены огурцы.Пупырышки на них росли и наливались,И вся земля была видна и не пуста,Когда с тобою мы наливкой наливалисьДо первых петухов и третьего листа.О, мы тогда с тобой в такое проникали!..И что теперь? Увы! Лишь саваны и тлен.Чей остов виден там, – скажи, – не парника ли?Где зелень и земля? Где полиэтилен?И живы ль мы еще, уже не обладаяТем самым огурцом, который всем знаком?Ведь он отговорил, как роща золотая,Пупырчатым своим, зернистым языком!Как можете глотать копченых устриц слизь вы,Развратно потреблять мадеру и коньяк,Когда на берегах Славянки или ТызьвыНам с другом огурца не выискать никак?Одной мечтой дыша, мы берега обыщем,А как пахнет мечтой – то лучше не дыши.И, постояв в слезах над Павловским кладбищем,Мы побредем туда, где он взрастал в глуши,Где были огурец, и Камерон, и Бренна,И папильон в соплях, и Аполлон в снегу.Настал ему конец, и помер он, и бреннаИстлела кожура… Прощай, прощай, огу…
Часть II
«Когда сезон откроют тополя…»
Когда сезон откроют тополяИ не земля, а воздух станет пухом,Единое на части не деля,Расстанемся со зрением и слухом.И вот, глаза и уши, отшуршав,Стрекозами и бабочками станут,А ближний мир окажется шершав,Пока пододеяльник не натянут.Я ничего не режу, не дроблюИ только, булькая по альвеолам,Люблю тебя и знаю, что люблюСтановится неправильным глаголом.
«Сам для себя сойду за диагноста…»
Сам для себя сойду за диагноста:Плоть немощна, душа идет в распыл.Нам на двоих почти что девяносто;Откуда ж этот неприличный пыл?Я не хочу придумывать гипотез, к —Ромешный рай с абстракцией сличать;Мы друг на друге оставляем оттиск —И кто из нас конверт, и кто – печать?Нам голос был, определен и внятен,Не придавать значенья мелочам,Последовательность бугорков и вмятинВзаимно изучая по ночам.И вот, когда действительно свинтилоДо судороги, до потери черт,Не та ль, что движет солнце и светила,Идя на почту, выронит конверт?
«Золотыми венками украсьте…»
Золотыми венками украсьтеПоседевшие кудри харит.Самоварное золото страстиНа закате что надо горит.Но внутри, за фасадом блескучим,В самоварных потьмах веществаМы не то что друг другу наскучим,Но друг друга узнаем едва.Точно вены навек разряжая,Мы выпаливаем – и вотКровь уже не своя, а чужаяПо разъеденным руслам ревет.Точно кто-то нас взрывом сплавляет,Оттого-то и темень светла;Или просто по венам сплавляетЧужеродные антитела.И ползет самоварная лава,И меня выжирает, ползя.Вот такая мистерия сплава:Только пробы поставить нельзя.
«Думал – все: и страсти не осилят…»
Думал – все: и страсти не осилят,И усилие не пристрастит;А теперь любовь прошла навылет,Только ветер в дырочку свистит.Мы с тобой не то, что озверели —Одеревенели на лету.И звучим на пару, как свирели,Паном поднесенные ко рту.Ну, прости меня, что паникуюВ меру позвоночного ствола.Я еще люблю тебя такую,Как сейчас. И как всегда была.
«Что было? Разве что-то было?..»
Что было? Разве что-то было?И что запомнил о былом?Растрату нежности и пыла,Износ когтей, зубов облом?Что есть? Пристрастий пара личных,Почти что ненужда ни в комДа ряд ужимок параличныхС подмигиваньем и кивком?Что будет? Но какая силаСпособна на благую весть?«Ты будешь есть?» – жена спросила.Я отвечаю: «Буду. Есть».