Антропологические традиции
Шрифт:
В 1960-х годах модель аккультурации перестала удовлетворять ученых и была заменена подходом, который стал известен как «межэтнические трения». Сторонником указанного подхода являлся Роберто Кардосо де Оливейра, бывший студент-философ, работавший в SPI вместе с Рибейро. Его полевая работа среди индейцев терена и тикуна была мотивирована его интересом к социологии контакта. У обеих групп имелся длительный опыт общения с белыми, однако различный: терена были окружены белыми фермерами, выращивавшими растения и разводившими скот, а тикуна — добытчиками каучука и их хозяевами (в числе важных работ, написанных на этих полевых материалах: Cardoso de Oliveira 1960, 1964, 1968, 1983).
Кардосо де Оливейра переместил фокус исследований аккультурации с «культуры» на «поле социальных отношений». Вдохновленный работой Жоржа Баландье о Черной Африке и в особенности его трактовкой понятия колониальной ситуации с ее «синкретической тотальностью» [78] , Кардосо де Оливейра сделал основным объектом своего исследования межэтническую ситуацию, в которой индейцы и белые сосуществуют и вырабатывают способы взаимодействия, присущие лишь контексту контакта. Эта взаимная связанность рассматривается им как асимметричная и создающая диаметрально противоположные интересы.
78
Речь идет о работе: Balandier G. Sociologie actuelle de l’Afrique noire. P., 1955 (прим. пер.).
Модель Кардосо де Оливейры лучше объясняла полевые материалы, чем модель Рибейро, хотя до некоторой степени и являлась ее развитием. Несколько студентов Кардосо де Оливейра были вовлечены в проекты по изучению межэтнических трений в различных частях страны (Laraia, Da Malta 1967; Melatti 1967; Santos 1970, 1973), и до сегодняшнего дня все, кто работает над проблемой межэтнических контактов, продолжают опираться на его анализ.
Кардосо де Оливейра, в противоположность Рибейро, настаивает на своем интересе к теоретическим и методологическим экспериментам и постоянному поиску новых способов рассмотрения проблематики контакта. С межэтнических трений он переносит свое внимание на проблемы идентичности (Cardoso de Oliveira 1976, 1983), а от идентичности он переходит к исследованиям этничности (Cardoso de Oliveira 1976).
Мало выезжавший в поле Кардосо де Оливейра сделал ставку на то, что он называл «социологией индигенной Бразилии» (Cardoso de Oliveira 1972). Его «социология» является критической по характеру, с некоторой дозой феноменологии, и вдохновлялась она такими разными авторами, как Н. Пулантцас [79] , М. Мосс и К. Леви-Стросс.
79
Никос Пулантцас — греческий социолог и политолог, живший с 1960 г. в Париже; марксист, теоретик государства и левого движения; развивал идеи М. Вебера, Р. Михельса и А. Грамши. Основные работы: Sur Gramchi. P., 1965; La Crise de l’Etat. P., 1976; L’Etat, le pouvoir, le socialisme. P., 1978 (прим. пер.).
Влияние Кардосо де Оливейра на бразильскую антропологию нельзя переоценить. Своими работами и лекциями он оказал воздействие на карьеры многих антропологов. Его проект по межэтническим трениям с упором на контактную ситуацию между индейцами и белыми породил желание знать больше о региональных группах населения, находящихся в контакте с группами индейцев. Для исследования экспансии «фронтира» были организованы два основных проекта — в Центральной и Северо-Восточной Бразилии. В числе важнейших результатов этих проектов были исследования сельского северо-востока Лигии Сиго (Sigaud 1980а, 1980b) и книга Отавио Вельо о сельской Амазонии (Velho 1972). В свою очередь, работы как Сиго, так и Вельо послужили стимулом для других исследователей этой темы.
Исследования межэтнического контакта определенно стали отличительной чертой бразильской антропологии. В течение почти трех десятилетий многие исследователи индигенных обществ вдохновлялись работами Кардосо де Оливейра и использовали ту или иную версию его модели межэтнических трений.
Однако эти «героические и харизматические времена», если воспользоваться фразой самого Кардосо де Оливейра, закончились.
В 1970-х годах возобладала иная тенденция, и, сойдя с орбиты отцов-основателей, в рамках которой формировались теоретические предпочтения и политические позиции, этнографы рассеялись по различным учреждениям, заняв посты главным образом в федеральных университетах и университетах штатов. Сейчас мы образуем своего рода ацефальное тело — что-то типа «упорядоченной анархии» в стиле нуэров. У нас есть различия, споры, симпатии и антипатии по отношению к практикуемым другими учеными вариантам антропологии (структуралистской, марксистской, интеракционистской или интерпретативной), однако, как и нуэры, мы с готовностью объединяем силы против общего противника, если это касается существенных вопросов в отношении прав коренных народов. Мы не можем служить образцом мирного и счастливого семейства, но любой из нас может рассчитывать на поддержку и сотрудничество решительно всех остальных, если того требует ситуация. При настоящем стечении обстоятельств мы представляем собой мягкий случай антропологической сегментарной оппозиции.
С расширением профессиональной области антропологических исследований [80] возрастает и степень обезличенности в ней. Сегодня для антрополога почти невозможно знать всех остальных, как это было в 1960-х или 1970-х годах. Разнообразие теоретических и исследовательских интересов возросло. Как редактор «Anu'ario Antropol'ogico» — журнала, созданного и возглавлявшегося Кардосо де Оливейра в Университете Бразилии в середине 1970-х годов, — я дважды делала обзор дисциплины с позиций журнала. В 1980-х годах большинство статей было сосредоточено в основном на таких темах, как крестьянство, индигенные исследования, и на таких областях антропологии, как индигенизм, родство, этничность, семья и социально-экономические изменения (Ramos 1991: 12–13). В 1990-х годах выросло число статей об эпистемологических проблемах, региональной динамике, этноистории, гендере, поп-культуре и преподавании антропологии; интерес к крестьянству, семье, классификационным системам и родству снизился, в то время как гендер, насилие и межэтнические отношения продолжали привлекать профессиональное внимание (Ramos 1999: 14–16). Сегодня исследовательские интересы включают такие вопросы, как общественное здоровье, государственная политика, окружающая среда, прогноз биоресурсов, политика партий, неправительственные организации, поп-музыка и репродуктивные технологии.
80
Бразильская ассоциация антропологов была создана в 1955 г., и в нее тогда вошло около 50 членов. В 2003 г. их число выросло до 1000 (Ramos 2003: 18).
Исследования межэтнических отношений нацелены на разоблачение механизмов доминирования, под действием которых принуждены жить индейцы после так называемого «усмирения». Они стали беднейшими из всей сельской бедноты. Они теряют земли и свободу жить согласно своим собственным культурным канонам. Им угрожает двойная опасность: экономическая обездоленность и страдания по причине их этнических отличий.
До принятия федеральной конституции 1988 г. быть «индейцем» официально рассматривалось как некое временное состояние. На протяжении всей истории официального протекционизма, начиная с создания SPI в 1910 г. и заканчивая ее сегодняшним преемником — FUNAI (Национальный индейский фонд), вся политика по делам индейцев была направлена на интеграцию. Вовлеченность правительства в эту проблему выросла до того, что она стала признаваться проблемой национальной безопасности. Такая интеграция означала бы превращение индейцев в белых. Однако в то время как официальная политика подчеркивает необходимость растворения индейцев в предположительно недифференцированной массе бразильцев, региональные массы, прямо или косвенно взаимодействующие с индейцами, отказываются принимать их как равных. Эти тиски превращают индейцев в постоянную мишень предрассудков, дискриминации и преследования (Ramos 1985).
Кроме того, интеграция на таких условиях означала уничтожение образа жизни, отличавшегося от предполагаемого «бразильского» образа жизни. Учитывая тот факт, что население страны в целом само по себе весьма дифференцированно, требование «однообразия» по отношению к индейцам оказывается дискриминирующим вдвойне: оно, во-первых, отрицает легитимность их собственного образа жизни; а во-вторых, навязывает им приспосабливание, которое более ни от кого в стране не требуется.
Помимо этого создание для индейцев постоянного напряжения в связи с дискриминационными мерами, как это часто происходит на местном уровне, можно приравнять к своего рода психологическому подавлению. Как бы мы ни смотрели на это, интеграция и сегрегация представляют собой разные формы достижения одного и того же — отрицания законной инаковости. А быть индейцем как раз и означает быть иным в контексте межэтнического контакта. Вне контраста с белыми (понимаемыми здесь как «civilizados» без отсылки к цвету кожи) не существует никаких индейцев.
Наиболее решительный разрыв этих двойных обязательств был обеспечен самими индейцами. Движение бразильских индейцев, сколь бы ни малы казались его результаты, уже сделало здесь определенные успехи, вопреки мстительным действиям землевладельцев, владельцев шахт и лесоразработок — действиям, приведшим к убийству их лидеров, уничтожению целых семей, незаконным арестам и другим формам репрессий.
Бразильской антропологии еще необходимо освоить события последних десятилетий, ставшие свидетелями глубокой трансформации политической роли индейцев как на местном, так и на общенациональном уровне. Ни один из теоретических подходов, например, исследования аккультурации, модель межэтнических трений или теория этничности, не представляется вполне подходящим для раскрытия сложностей индигенного движения в современной Бразилии. Требуются более чувствительные и гибкие инструменты для того, чтобы справиться с озадачивающими противоречиями, которыми полно это движение с его калейдоскопическим набором индейских персонажей и головокружительной скоростью, с которой меняются их тактики и стратегии (причем в контексте, когда антропологи утрачивают роль их ораторов и адвокатов). Еще сильнее, чем прежде, раскрывается вся неловкость и неадекватность субъект-объектного подхода, на котором основывалась почти вся антропология. Этот опыт, возможно, еще слишком нов для того, чтобы оценить его с помощью находящихся в нашем распоряжении теоретических инструментов, и является слишком свежим, чтобы мы успели разработать новые. Например, чрезвычайно завышенные материальные требования некоторых индигенных групп в ответ на просьбы о помощи в исследовании все еще поражают отдельных этнографов и вызывают их недовольство. Ирония в том, что это настроение «отмщения» со стороны индейцев является побочным продуктом воинственных усилий этнографов по защите индигенных прав. Все еще находясь под эмоциональным и интеллектуальным влиянием этого беспокоящего обстоятельства, этнографы пока не успели как следует оценить все импликации этой новой ситуации в межэтнических отношениях.